Туындылары

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

Как получиться в мире так могло!
Забыв про смысл первопричинный,
Мы женщину сместили,
Мы ее унизили до равенства с мужчиной.

Е. ЕВТУШЕНКО

Я еще не успел вставить ключ в замочную скважину и как следует провернуть, открывая свою квартиру, как послышалось нетерпеливое царапание двери с той стороны. И когда я уже перешагнул через порог, кошечка Муська начала назойливо тереться о мои ноги, издавая при этом характерное только им, кошкам, мурлыкание.
Сняв перчатки, я посветил карманным фонариком в поисках лампы на столе. Чиркнул спичкой...стрелки будильника показывали уже заполночь.
Мяукнув, Муська потерлась об мои ноги валенкой, потом одним махом запрыгнув на стол, потерлась и о рукав шубы. Это она так просит поесть.
- Замерзла, мяука? Совсем проголодалась. Так.. Потерпи чуть-чуть. Остыла комната? Ну, не обижайся на меня. В штабе было важное совещание. Твоему новому хозяину не повезло. Всыпали по первое число. Потрясли, словно половичек встряхивали от пыли. Уже возвращался домой, как срочно вызвали в лазарет. Солдат Малынов поранился. Пока с ним управился, тоже время затянул,- объяснял я своей Муське и затопив печь, поставил греть наш с ней ужин.
- Вот так-то, мяука. Служба. Ну, не суди меня строго. А знаешь, скоро я уеду на пять-шесть дней в город. Передача опыта. Это так заключил проверяющий сверху,- поднял я для внушительности указательный палец.
- Ну, а ты это... Не скучай без меня. Ключи я оставлю Крючкову и попрошу, и даже поручу позаботиться о тебе. Это тот самый прапорщик с пухленьким лицом, кучерявый, красивый такой. Ну, который частенько к нам захаживает, ну. Да ты его знаешь. Он очень испольнительный. Он поухаживает за тобой не хуже меня. Если б я знал, что задержусь до поздна, я бы обязательно попросил его подменить меня, и ты бы не остался голодным. Он бы и печь затопил. Но у меня не было абсолютно никакой возможности,- успокаивал я его как мог.
Муську мне оставил бывший жилец этой квартиры Владимир Артамонов.
- Cмотри браток! Не обижай мою Муську. Три с половиной года я прожил здесь. Днем-то на службе с головой и поэтому не замечаешь как время пробегает. А вот вечером от скуки не знал куда себя девать. Был друг у меня. Чибиряк. А у него некоторое время жила его свояченица. Сестра жены. Надя. Одинокая, несравненной красоты. Появление такой красавицы для жителей нашего таежного гарнизона было не меньшим по значению событием, чем Тунгусский метеорит.
Сколько взоров было занято ею, сколько сердец было ранено ею. И один из тех, кто был пленен Наденькой, был и я. Вот когда встречался с ней, тогда я и нашел эту Муську,- рассказывал Артамонов.
- У Чибиряка была огромная кошка. Я не поверил, когда мне рассказывали, что она дерется с собаками, но однажды сам был свидетелем. Две собаки Елагина как-то погнались за этой кошкой. Она, убегая от них, забралась на одну сосну. Словно лисица наблюдала за вороной с сыром, так и две собаки виляли хвостами, поглядывая наверх. Кошка, видимо, понимала, что эта неуклюжие псы никак не дотянуться до нее, и спустилась не ветку, пониже и давай дразнить их, вытягивая одну лапу к ним. Собак это злило, они взахлеб лаяли, а одна из них даже яростно царапала ствол сосны. Вдруг кошка спрыгнула на спину одной из них, словно рысь, вонзила в собаку острые, как шило когти. Та взвыла и взбрыкнув, как телок помчалась прочь. Кошка тут же перепрыгнула на вторую собаку и тоже до смерти перепугала ее. И та тоже рванула куда глаза глядят. Пока собаки справились с испугом, кошка спрыгнула на крышу ближнего сарая и смылась. А два пса еще долго кружили вокруг сарая и лаяли черт знает на кого.
Пришел я как-то еще в дом Чибиряка. А у его кошки приплод- четыре котенька барахтаются. «Это - самый красивый»,- указала мне Надька на самого пушистого. Свояченица Чибиряка до ужаса любила животных, такое умиление появляется на ее лице, когда она смотрит на них. «Настоящая сибирская порода»,- хвалила она, когда потом принесла того самого котенка.
- Эх, Надька. Если б ты знала, как ты мне понравилась? Но не досталась ты мне. С таким добрым, как у тебя сердцем, ты бы и детей наших любила.
Она уже было согласилась, когда я сделал ей предложение. А тут она получила письмо от бывшего мужа, что завязываю мол с выпивкой. Клянусь, мол. Давай, мол, опять вместе жизнь налаживать. Да... Это она меня учила котенка на первых порах в коробке держать, песку куда насыпать, чтобы оправляться могла, и молоко в миску наливать, тоже она учила. И еще, чтоб на улицу не выпускать пока не подрастет. А то, говорит, кошка ее обратно уведет.
- Молоко? А у вас здесь что молочно-товарная ферма есть?- спросил я, не скрывая удивления.
- Да, нет. В нашем магазине сухого молока полно. Растворишь его в кипятке- точь в точь, как настоящее. А чуть остынет, то и сметанка появляется.
- Неужели? Ни раз не видел.
- Еще увидишь, браток. А Муська много чего умеет. Ну-ка, Муська покувыркайся, а. Ну, кувыркнись,- теперь Артамонов уже баловал кошечку.
Она тут же послушно кувыркнулась с боку на бок туда-сюда, потом поднялась, встала на задние лапки, подняла вверх передние и раскрыла пасть.
- Молодец, Муська,- он похвалил циркачку и бросил ей кусочек сыра.
- А теперь прыгай,- и он поднял руку с карандашом на перевес,- Прыгай, Муська. Покажи своему новому хозяину на что ты еще способна.
Кошечка перепрыгнула через карандаш туда-обратно и опять уставилась на хозяина. Тот погладил ее по спине и еще раз угостил ее сыром.
- Ну, как?- это он обратился ко мне,- ты, я думаю, понял, что она- моя добрая забава, спасающая меня от одиночества. В городе-то оно проще. Можно развлечься: в кино сходить, с девушками погулять. А здесь куда себя девать одинокому? «К тишине привыкает или счастливый, или сдержанный»,- говорил Грэм Грим. Скажи, пожалуйста, совместимо ли с законами природы, чтобы мужчина моего возвраста жил один на один в одном доме. Конечно же нет, браток. А что поделаешь? Судьба такая! Люди выдерживают и не такие испытания,- во сто крат тяжелее. И я выдержал! И ты выдержишь!
По началу боялся, что запью. У нас, медиков, сам понимаешь, такой возможности-во!- провел он ребром ладони по горлу,- тебе пока не заметно одиночество. Вот когда я уеду, тогда и поймешь. Гляди, не увлекись спиртным, когда душа зарыдает от одиночества.
- Я книгами отвлекаюсь, радио буду слушать, телевизор куплю,- ответил я.
- Эх, браток. Даже и не заикайся о том, что сможешь нормально смотреть телевизор в поле действия локатора. А книги и радио наскучат еще. Без женщины жизнь для мужчины совершенно пуста. Нет насыщенности в такой жизни. Иногда я даже подумывал о райских девчонках. Эх-хе! Было и такое когда-то. Все это в прошлом...
Артамонов посадив кошку к себе на колени, и поглаживая ее по пушистой спинке, продолжал:
- Вот, Надька утверждала, что есть особые кошки, которые кроме мясного ничего другого не едят. Пусть у них даже кишка песни поет от голода, а они все равно на другую пищу и носа не воротят. А эта безо всякого разбору ест. Все подряд. Что люди едят, то и она. Особенно любит живой рыбой объедаться. Стоит мне взять в руки удочку, она за мной плетется. Кстати, о рыбах. как-то к нам в гарнизон прибыл ветврач от пограничников. Обедали здесь, у меня. Он поглядел на Муську и говорит:
- Твоя кошка больная.
- Типун тебе на язык,- испугался я.
- Точно говорю. Чем ты ее кормишь?
- Молоком. Кашей.
- А еще чем?
- Больше ничем. Она же еще маленькая.
- Не забывай, что ты живешь в Заполярье, дружок. Ты же знаешь, что ребенку, который не загорает на солнце, не хватает витаминов «Д», и он заболевает рахитом. И этот тоже такой. В нем заметны симптомы рахита и уже прогрессируют. Вообщем, подкармливай жаренной рыбой. Добавляй ей в пищу порошок кальция.
Вот так пришлось мне подлечивать ее. А по весне что творится? В дом никак не загонишь. Наестся до сыта и на улицу, а по ночам с крыши не сгонишь. И орет жалобно, словно ребенок плачет, аж до мозга костей продирает.
В прошлом году она принесла шестерых котят. Уезжая в командировку, я поручил ее соседям. Муж, Валерка, хоть и любитель глотнуть чуток, так-то он безвредный. А жена- чистая бестия, ну дьявол, а не женщина. Валерка только ко мне за порог, а она уже тут, как тут, и с места в галоп.
- А ну-ка, марш домой!
- Галка, присядь, угощайся,-уговариваю я ее. Да и муж тоже умоляет:
- Ну, присядь на минуту.
- Не присяду. Пошли домой,- кричит, не шолохнувшись с места.
В последнее время я перестал с ними общаться. Так, продолжу начатый разговор. И так Муська окотилась у соседей. Валерка на службе. Дочь Марина тоже уехала до бабушки. Галка, вернувшись с работы и увидев такую картину, чуть ли не лопнула от злости, и прихватив кого-то из сослуживца из роты Валерки cкомандовала:
- Ну-ка сейчас же сгуби их!
Увидев скакой яростью жена заместителя командира роты, тем более, работник штаба, выкатив глаза, командует, бедняга с перепугу взял да и утопил всех котят без остатку. Они еще и глазки-то не открыли: какой от них вред, не пойму. Какая же это жестокость! Представляешь, как тяжело переживала это горе Муська. Бедняжка обнюхала каждый уголок и каждый закуток дома в поисках своих чад.
- Ой, пропадет она. Хотя бы одного вы могли оставить,- сокрушался я.
- Не боись, твоя любовь через три месяца еще окотится. Вон тот рыжий на тебя смахивает. Вот его надо было сохранить,- указывая на одного из загубленных, насмехалась надо мной Галка.
- Ну и что из этого, что похожь на меня? А ты видишь, как я один- одиношенка мучаюсь в таежном доме и даже не задумываешься о том, чтобы меня ублажить,-подхватил я ее же игру.
Если бы видела Надька ее издевательства, она бы ей этого никогда не простила. А ты тоже будь осторожен. Гляди, не якщайся с этой стервой. Мужик у нее нет-нет, да и приревновать может.
Артамонов опять обратился к кошке:
- Ну-ка, давай поздороваемся,- и протянул к ней руку. Она подняла лапку и вложила ее в ладонь хозяина.
- Молодец, Муська. Во, видел? Она еще и так умеет... Бывает днем останется на улице, так до самого моего возвращения ждет меня у тропочки на каком-нибудь дереве. А завидев меня из далека, тут же спускается и виляя хвостом бежит к дому впереди меня. А уже дома нежится и ластится ко мне. Ей тоже не хочется оставаться одной.
Само поручение Муськи Артамоновым мне, как событие напомнило случай из самого сладкого детства. Мы жили тогда в одной из кибиток на окраине небольшого аула, что на южном склоне горы Кулантобе. А в другой, такой же, проживали Накыпжан с матерью. Про его отца сторожилы аула говаривали: «В сорок четвертом призвали в Армию, а чуть погодя пришла похоронка». Нас было трое. От нас с Накыпжаном ни на пядь не отставал мой братишка Гайса.
Как-то раз отправились мы к Накыпжану поиграть. А он в постели, весь красный и горячий какой-то. Только черные-пречерные глаза его выразительно живые. Побыли мы немного возле него, поглядели на него немощного и опять на улицу. Покрутились туда-сюда, не играется нам. И мы обратно к нему. А на пороге нас встретила незнакомая нам женщина и не впустила нас, а выпроводила:
- Накыпжан очень болен. Как только выздоровеет,- сами вас позовем. Идите, миленькие и без моего разрешения не приходите в этот дом.
Вечером того же дня я осторожно подкрался к дому Накыпжана и заглянул в окно. Тусклый свет лампы кое-как высвечивал комнату. На самом видном и почетном месте лежал не шевелясь Накыпжан. Напротив него восседал, скрестивь ноги, какой-то мужчина с бородой до самого пояса и в чалме. Поближе к двери сидели мать Накыпжана, моя бабушка и та незнакомая женщина, которая не разрешила нам приходить сюда. Все они замерли и не шевелились.
Без Накыпжана наши игры были совсем неинтересными. И на следующий день вечером я опять стоял у того же окна и заглядывал в комнату. Накыпжан странно водил руками и что-то невнятно говорил. Иногда он громко-громко вскрикивал. На этот раз мне не удалось пробыть у окна долго и понаблюдать. Кто-то, схватив меня за ухо, крутнул так, что я взвыл от боли и всплакнул.
- Вон отсюда!! Еще раз увижу возле этого дома!...
Меня как ветром сдуло.
Каждый день, проведенный без нашего друга, сравнивался для нас целым годом, долгим и нудным. Я то и дело оглядываюсь в сторону его дома. Все время кажется, что он, улыбаясь редкими зубами, подбежит ко мне.
- Апа, а когда Накыпжан выздоровеет?- спросил я, не сдерживаясь, у бабушки.
- Ой, чертята! Ты посмотри на них. И вы скучаете, значит, друг по другу. И он тоже скучает. Ну ладно, завтра уже можно пойти.
Глаза его впали, осталась кожа да кости. Он обрадовался нашему приходу и все время улыбался, показывал нам редкие зубы. От такой улыбки обе его щеки покрывались длинными неровными морщинами. Он не мог ни вставать, ни, тем более ходить. Вытянутые ноги казались безжизненными. Мы с рассвета и до темна бывали у Накыпжана. Придумывали всякие игры, чтобы только развеселить нашего друга.
Однажды я подобрал маленького пестрого котенка возле магазина и принес его к Накыпжану. Своими щуплыми пальцами он и так и сяк щекочет котенка, переворачивает с боку на бок, играется с ним и довольный улыбается.
Я был уверен, что он обязательно выздоровеет и мы потом вдоволь наиграемся на склоне Кулантобе, кувыркаясь и прячась друг от друга за кустами и валунами.
Как-то неожиданно, ни с того ни с сего я тоже в раз обессилел и, кашляя и чихая, слег в постель. Голова, словно налитая свинцом, отяжелела. Кажется вот-вот треснет и развалится. Бывает, что закашляюсь до удушья. А через пару дней и Гайса слег.
Лежу в темной комнате с завешенным мешковиной окном с единственной дверью, не в силах открыть лишний раз глаза. Только слышу прерывистое посапывание рядом лежащего братишки. Иногда он тоже заходится диким кашлем. У меня пересохло во рту, язык прилип к небу. Я часто прошу воды. Матушка мечется от нас в другие комнаты и наружу, исполняя все наши просьбы. Бедняшка она как мотылек вьется над нами не зная усталости. До наших ушей часто доносятся гулкие удары палкой и жалобные возгласы нашей бабушки:«Подай им воды! Укрой их как следует! О, Аллах! Спаси и сохрани их живые души!» И еще тяжелее ее вздохи.
- Вот и подошел срок. Выверни одежду на изнанку и надень на них снова,- указала как-то бабушка. Мать тут же сняла с нас одежду, вывернула ее на изнанку и опять надела на нас.
Со вчерашнего дня я уже не слышу плача и всхлипывания брата Гайсы. Он уже и вдыхает, и выдыхает тяжелее обычного. Бабушка все чаще молит Бога о спасении. После обеда Гайсу забрали от меня. Я понял это так, что его лечит знахарь в соседней.
Мне уже становится немного легче, голова моя освободилась от тяжелого гула. Я уже без болей и рези в глазах разглядываю вокруг и себя. Замечаю, что мое тело покрыли какие-то темные пятна. А мама совсем поникла, глаза ее печальные и очень тяжело вздыхает. Бабушка, всхлипывая, согнутая, опираясь на палку заглядывает в мою конату и произносит:
- Милый ты мой, глазенки бегают как у мышонка.
В один из этих серых и скучных дней ближе к вечеру я услышал громкий плач во весь голос нашей доброй матушки. Со мной рядом сидел брат. Он тут же устремился в соседнюю комнату, я с трудом тоже за ним.
- Уведите отсюда Галыма, он еще слабенький!- громко закричала та самая незнакомая женщина, которую мы видели в доме у Накыпжана. Я успел заметить, как вздрагивают плечи у старшего брата от плача. За ним в глубине комнаты показались фигуры нескольких людей. Кто-то из женщин, подняв меня, занесла обратно и укладывая в постель негромко сказала:
- Не вставай, балам. Тебе нельзя шевелиться,- и укутала меня одеялом. За ней наглухо закрылись все двери и голоса оттуда были гулкими и неясными. Мне тоже взгрустнулось, но я не мог плакать. Обессиленное тело и организм отвыкли уже плакать.
Со двора до меня донеслись странные звуки. Я с большим усилием поднялся и подойдя окну отогнул край мешковины. Оказалось, отец. Он своим огромными руками разламывал пополам сухие ветки толщиной в голень хорошего коня...
Когда я уже мог вставать и выходить на улицу ни моего Гайсы, ни друга Накыпжана не было в живых. Их обоих, унесла корь.
По моему, не обязательно быть Робинзоном, лишившимся корабля, чтобы почувствовать одиночество. Если нет рядом того, с кем можешь поделиться и радостью, и горем; кому без стеснения осмелишься наведать все свои тайны; кто может поддержать тебя, то даже среди людей остаешься одиноким и немощным. Но если ты можешь ничего не скрывая выдать наизнанку верному и преданному другу, тогда ты самый счастливый на всем белом свете.
Так же как и Артамонов, расставшейся с Надькой и переехавшими Чибиряками, я в то самое лето тяжело переживал свое одиночество, хотя и рядом со мной были два моих защитника (старшие братья), заботливый отец, которого за свой огромный рост и силу аулчане называли «слон», нежная и добрая мама, готовая исполнить любую просьбу и бабушка, перед мудростью которой склонялись все кулантобинцы. Из рассказов бабушки я знал, что мой дед был прозван «Горой» за его огромные размеры и силу. Он, оказывается мог перебросить через себя самого большого верблюда. А отец еще в детстве поднимал быка, чем и удивлял всех.
У женщин нашего рода рождались в основном сыновья. А те самые сыновья были все, как на подбор, верные своему слову и делу. Для нашего рода было самой главной заповедью не перечить отцу и почитать отца, как святыню. А уж о том, что возможно перечить отцу, не приведи Господи. Это позор, хуже смерти. В доказательство своей преданности этому принципу сыновья всегда сдерживали себя даже в самом чистом и сокровенном чувстве - любви. И право выбора невестки в дом всегда оставалось за отцом, главой семейства. Чтобы потомство не измельчало отец всегда старался подыскать девушку тоже крупную и сильную. Приглядит где-то девушку и потом рассказывает сыну:
- Я засватал для тебя дочь такого-то уважаемого, которая одна без посторонней помощи достала жеребенка, по неостороженности упавшего в колодец,- тем самым поджигая страсти сына. А тот в свою очередь не мог справиться с восторгом, представляя свою невесту и мучаясь в догадках.
И моя бабушка тоже еще будучи в девках, то есть на выданье, не одному джигиту дала от ворот поворот. А те парни были, как думается, не чета некоторым другим.
Первый, кто в нашем роду женился не по установленным заповедям, кто, как говорит у казахов, переступил рябую веревку, кто следовал не разуму, а порывам сердечного зова, был мой отец.
Еще тогда, когда он был совсем несмышленным юнцом, где-то под Ташкентом в одной из многочисленных тогдашних боев бандиты уничтожили небольшую группу джигитов моего деда, выполняющих особое поручение. В этой драке погибли и два брата моего отца.
А сейчас бабушка сокрушалась над случившимся уже в нашем роду, как она считает позором.
- Неужели нельзя было со мной посоветоваться?! Как снег на голову привез эту пигалицу, словно шабандоз перекинув через седло, привозит в дом добрый трофей, так и этот недоумок привез ее и заявил при всех:
- Вот это и есть ваша келин!
- Да она же тебе до пупа не дотянется,- испугалась тогда я,- И вот вам пожалуйста испоганила весь наш род,- и указывая на меня, низкорослого и хилого,-родила себе копию; да где это видано и в кои-то годы было такое, чтобы сломя голову бежать от дастархана, так и не поев, как ели все в нашем роду с превеликим аппетитом и удовольствием. А главное в пользу и впрок.
Так она частенько сокрушалась, глядя на меня. А я, снедаемый своими мыслями и детскими заботами, всегда или почти всегда забывал о своих потребностях.
Мой старший брат, прослужив четыре года в морфлоте, работал кузнецом в совхозных мастерских. За его схожесть с отцом в росте и силе, его прозвали «Трактор». Ну, вылитый отец. А второй мой брат тоже не хилый, если сравнивать с другими мужиками нашего аула. Он-извозчик. У него арба, в которую впряжена пара совхозных коней. Каким он крупным не казался, а в сравнении с отцом и со старшим братом он конечно... не то, совсем не то.
А если говорить о моей матушке, то она чуть выше среднего роста, но все равно на чуток ниже уже давненько сгорбленной старушки-бабушки. И конечно, она будет сокрушаться.

* * *

Мать Накыпжана увезли ее родственники, погрузив весь ее скарб на крытую повозку. Среди провожающих аулчан, опираясь на мощную палку, стояла огромного роста древняя бабка, а рядом с ней небольшого роста женщина с мальчиком, личико которого казалось бесцветным.
- Да хранит тебя Бог, айналайын,- только и сказала мудрая бабуля и, притянув уголок своего пышного платка, вытерла набежавшие слезы жалости. Низкорослая женщина, уже уняла свой плач. А мальчик в свою очередь заметался из угла в угол, будто чего-то искал. Вдруг он остановил свой взгляд на котенке.
Ближе к вечеру тот самый мальчик, отбросив в сторону подпиравшую дверь опустевшего дома палку, переступил остываюший порог. На самом видном и почетном месте, как и в тот самый раз, когда он заглядывал украдкой в окно из темноты вечернего двора, сидел Накыпжан. Как и в прошлый раз, и как и всегда он улыбался беззубым ртом, и точно так же морщинки неровными полосами разбегались по его болезненному лицу. А рядом с ним расселся довольный собой Гайса. Галым захватил с собой котенка. Тот же вовсю хозяйничал, обнюхивая каждый угол; довольно мяукал и недовольно фыркал. А те двое очень рады и каждый старается раньше другого прибрать к себе котенка, чтобы благодарно погладить того по спинке. В следующий момент баловень, завалившись на спину, переворачивается с боку на бок и, пытаясь, якобы, укусить щекочущие его пальцы, раскрывает свою страшную пасть.
- Ой-ой. Он укусил мне палец,- восклицает испуганно-восторженно и отдергивает вроде пораненную руку. Гайса, не в силах сдержать смеха, закатывается и тоже подносит свою руку к пасти котенка и тоже резко отдергивает ее и тоже нарочито плача восклицает:
- Ой-ой. Она и меня тоще укущила.
- Ох, и вруша. Ты же и не коснулся даже ее,- отвечает ему Накыпжан.
- Сам ты вьюша. Вот шмотрии, укущила. Ой, юка моя, юка,- Гайса заплакал, щепелява что-то свое.
- Ой, бедняжка. У него же рука заболела. Ну-ка, ну-ка. Уф-ф. Уф-ф. Все теперь не будет болеть,- Галым несколько раз поцеловал разболевшуюся было руку младшего братишки.
- Пъягони кошку,- не переставал ныть Гайса.
- Ата-та! Ата-та! Брысь отсюда! Все прогнал. Все. Успокойся.
- Ой, котенок мой плачет. У-у-у-у,- проговорил Накыпжан, убаюкивая на груди котенка.
- Эй, ты чего это обижаешь нашего котенка,- забыв о том, что брат заступался за него, набросился на него теперь уже Галым наклонившись, спрятал лицо в ладони и тоже играючи плакал. Гайса, недоумевая своей проделке, поглядывал то на брата, то на Накыпжана.
- Ты обидел своего коке, поцелуй его, поцелуй. Успокой его. А то он бросит нас и уйдет.
- Ой-ой, не плакай, не плакай,- Гайса неумело целовал своего брата мягкими губками. Галым отдернул руки и весело улыбнулся брату. И все трое рассмеялись.
- На сколько же мягкая спинка у нашего котенка,- так и хочется поглаживать этот пушок. А если накрыться с головой одеялом, то в темноте будет заметно, как сверкает наш котенок загадочными искрами. Наверное, на самом деле есть какое-то чудо, исходящее от котенка. Галым погладил котенка, потом этими же руками погладил немощные ноги Накыпжана. Тот встал с места и пошел сам без посторонней помощи. Все трое вышли из дома и обрадованно кричали и подпрыгивали. К ним присоединилась полосатая кошечка и четыре друга по тропочке, что выше аула поднялись по склону Кулантобе и встряхивая за стебли какие-то деревца, собирали осыпавшиеся ягоды и запихывали их себе в рот, довольно улыбаясь и потчуя друг друга. Во, вкуснятина!

* * *

- Ты чего развалился, в пустом чужом доме и спишь?! Мы всю ночь тебя обыскались! Ну что мне, выпороть тебя как следует-а?!- прогремел злой отец и прихрамывая на одну ногу, приближался ко мне со свистящим в руке прутком вербы.
- Эй! Остановись! - заступалась за меня бабушка,- это не тот ребенок, которого можно наказывать розгами. Есть мальчики с девичьим характером, а бывают и девочки с норовом пацана. Или ты еще не разглядел его как следует? Ему бы девочкой родиться, но видимо создатель ошибся когда нацепил ему тот самый отросток.
Эти слова моей заступницы бабушки уберегли меня от наказания освирепевшего отца, который не задумываясь карал старших моих братьев за малейшую с их стороны провинность.
А котенок Накыпжана достался мне. Вот эти самые две кибитки, что у подножья,- стоит мне только взглянуть на них хоть краешком глаза, напоминает мне, как я оказался рядышком с Накыпжаном и Гайсой; как мы запальчиво спорим о чем-то или же чему-то довольно улыбаемся, или секретничаем своими мальчишескими секретами и тайнами. И осознавая то, что я больше никогда-никогда не увижу их обоих и мне никогда не бегать, обнявшись с ними; ни смеяться; ни спорить уже никогда-никогда, печалило до слез и я незаметно для других, уходя в укромное место, тихо плакал, отдаваясь в добрые и сладкие воспоминания. И мне было в радость успокаивать себя. И я почему-то был уверен, что вот так я сам залечиваю свои душевные раны.

* * *

... Я зажег восковую лампу и выключил карманный фонарик. Растегнув партупею, я стянул ее с плеч, потом снял шинель, повесил ее на вешалку. Отрезав кусочек колбасы я бросил ее в миску под столом. Включил транзистор и настроил его. Дом еще не успел нагреться, как следует. Вынес выбранную из печки золу и занес еще одну охапку дров на потом...
- Здесь у нас даже и летом нет-нет да и затопим печь, без этого никак нельзя,- говорил мне Артамонов,- слушай, а вы чем топите там у себя?
- Углем,- запросто ответил я.
- А мы здесь только дровами. Летом запасись сухими дровами. Заполни сарай до отказа. Этого тебе должно вдоволь хватить. А пока я тебя научу топить печь.
- А чему тут учиться. Не такое уж и хитрое это дело- печь затопить.
- Хорошо давай посмотрим, как ты затопишь.
Моя матушка часто хварала. Ее донимало то, что у нее опухали суставы и она не в силах удержать себя на ногах, подолгу залеживалась. Я с раннего детства был поближе к домашним делам. Прибраться в доме и содержать все в чистоте и должном порядке для меня было не в нове. А вот когда мой старший брат поженился, я поступил в медицинский техникум и отдалился от домашней суеты, но будучи на побывке во время каникул, я обязательно брался за привычные занятия и с огромным удовольствием готовил разные вкусные блюда, выкраивал и шил всякие платья своим племянникам, приятно удивлял своих снох и других тетушек. А печь затопить для меня проще простого. Главное обмакнуть в керосин одну из головешек или обломок кизяка, а остальные дрова сами займутся. Ну а здесь никакого керосина не было, а бумага, заготовленная специально для растопки, моментально кончилась и мне пришлось истратить весь запас старых газет, но все равно никакого результата:
- О, погоди-погоди. Если ты так и дальше будешь продолжать упорствовать, то здесь не останется ни одного листка бумаги, чтобы и невесте своей письмецо послать,- поучал меня Артамонов, лукаво усмехаясь,- есть специальные приемы укладки дров. Одну головешку ложим поперек, на нее вдоль положим несколько дров. А под низ выступающих частей этих дров положим кору березы и поджигаем.
Береста с треском загорелась и через несколько секунд печь загудела и завыла, запела свою песню.
- Перед сном затопишь печь, заполнишь ее дровами и пожалуйста спи спокойно в теплом доме до утра. Что ни говори, а тебе повезло. До моего приезда в этом доме ветер гулял. Печь не годна для топки, дымила на всю округу. До окончания ремонта мне пришлось перебиваться в лазарете. Из мебели здесь было всего одна трехлитровая банка и старое ведро с остатками высохшей краски на дне. Этой самой банкой я приносил воду и умывался над этим самым ведром. Если бы было, как в городе- хозмаги, я бы уже давным-давно заполнил этот дом всем необходимым. Книжные полки и кухонный шкаф изготовил своими руками прапорщик Чибиряк. Все это я оставляю тебе. И посуду, и элекроплитку, и стиральную доску.
Со старшим лейтенантом Артамоновым я прожил в одной квартире, трапезничал за одним столом, проговорил о том-о сем пятеро суток.
В эти дни Муська поменяла свое привычное место на диване на шкуре рыси, постеленной на полу, так как диван был занят мной. В течении пяти дней Артамонов был еще при делах, передавал мне все по описи, научил всяким тонкостям, указывал на особенности и подробно знакомил с документацией, как если бы я не знал ничего вообще. Заботливо погладив меня по плечу с чувством исполненного долга, он на шестой день погрузил контейнер и отъезжая напуствовал мне:
- Браток, береги Муську,- поднялся на подножку грузовика и уже, высунув голову в открытое окно кабины, виновато продолжил,- Я бы взял ее с собой, но сам понимаешь, еду на край света. Да, кстати, вступив в общество охотников и рыболовов. Если не будешь убивать свое свободное время на охоте и рыбалке,- точно от скуки завоешь. Руководит обществом прапорщик Кузиев.
В тот же день, прибыв на обед домой я ощутил на себе, режущую слух тишину, к которой долгое время еще время не мог привыкнуть. (И такое бывает. Надо же-а? Странно...) И аппетита никакого. Муська еще с утра уплелась за мной и пропала куда-то. Наверно, хозяина провожает; старого. Я поспешил обратно на службу. Там можно отвлечься от навалившегося вдруг одиночества. А вечером я не в силах усидеть дома, вышел прогуляться. Вокруг темнота, хоть глаз выколи. Крепчающий морозец щиплет за нос и щеки. С непривычки слезы резанули мои глаза. Старый дремучий лес застыл в безмолвии и кажется дремлет. В глубине его там за соснами показался свет. Там домик капитана Елагина, командира первой роты. За ним есть еще несколько домов. Но их совсем не видно. Если только прислушаться внимательно, то можно расслышать еле различимый звук рокочущего мотора. И вдруг до моего слуха донеслось, будто из глубин Земли к нам взывало какое-то неведомое чудо, невнятным то ли вздохом, то ли воплем. Аж мурашки забегали по спине. Во жуть какая! На вой волка не похоже... Что это?! Меня прошил озноб страха. За много лет до этого я слышал нечто подобное.
Тогда меня напугали шакалы. И сегодня, как и тогда, я поспешил в укрытие. Дома Муська уже развалилась по старой привычке на диване, как ни в чем не бывало. Только подняла голову и безразлично взглянула в мою сторону.
- О! А ты когда вернулась? И где это тебя черти носили?- спросил я ее и погладил по густой спинке.- Целый день тебя не было. Понимаю, уходила провожать старого хозяина. Да и тебе тяжело. Мне тоже, как видишь, несладко. Вот о чем всегда нужно помнить, так это то, что когда соединяются воедино тишина и одиночество, то непременно в нас вселяются скука и даже паника. Так что не забывай об этом и давай жить дружно. Ты согласна, а Мяука?
Мой отец, пробывший на фронтах в общей сложности около пяти лет и вернувшийся инвалидом войны, органически не долюбливал и презирал тех людей, которые могли позволить себе безволие и робкость. Таким людям он мог в порыве гнева и нагрубить. Обращаясь ко мне, он не раз говорил:
- Эй, джигит, ты что это поник?! Ну-ка, подними голову и держи ее высоко, если у тебя на плечах действительно голова, а не... здесь он вставлял какое-нибудь соленное слово.
- Так-то, Мяука. Если бы не размолвка с Айной, то, наверное, она бы уже приехала сюда к нам. А маленькая Галия - очень хорошая девочка. Она бы тебя нежила и баловала не хуже Надьки. Я часто повторяю при тебе незнакомые тебе, но очень дорогие мне имена этих двух милых людей. Не подумай, что я скрывающийся от алиментов какой-то там проходимец. Если рассказывать о них, то не хватит времени до самого рассвета. Вот-вот уже погаснет свет (дизель тоже должен отдыхать). И ты отдыхай, Мяука. Спокойной ночи тебе и приятных снов.
Так... Завтра с утра кассир, почтальон, заместитель командира третьей роты и еще один сержант выезжают в город. Кассир Валя вроде бы бережная и заботливая женщина. Надо бы попросить ее закупить мне следующее:
1. Транзистор.
2. Восковые свечи.
3. Карманный фонарик.
4. Будильник.
Здесь у нас ровно в одиннадцать ночи гаснет свет. После этого, кроме как восковой свечей, и нечем больше пользоваться. В этом доме свечи кончились еще позавчера. А зимой дни короткие, следовательно ночи долгие, скучные и нудные.
Не успеет солнышко как следует подняться (это уже ближе к обеду), как тут же, спустя несколько часов, оно прячется в свою только ей известную нищу. И поэтому абсолютно ни шагу не ступить без карманного фонаря.
Электрическая лампочка, как я и ожидал, по привычке медленно-медленно тускнея, погасла насовсем. Комната наполнилась сплошной теменью... И скукой. Я лежу в своей кроватке. И не шевелюсь.
- Прощай, мой добрый и заботливый Артамонов. Катишься ты сейчас в каком-то пупе на своей полке, и укачивает тебя вагон словно дитяти в удобной люльке. Пусть повезет тебя на новом месте. Удачи тебе... И я тоже качусь в своем вагоне поезда под названием судьбинушка...
Так, увлекаемый разными мыслями, я и не заметил, как заснул. Мне приснилась Галия.
«Галым ага, я соскучилась по Вам,»- говорит она и теребит свой бантик нежными красивыми пальчиками; а в глазах ее нетронутая грусть. А я почему-то не отвечаю ей. Молча подхожу к ней, осторожно беру ее на руки и целую ее в открытый и теплый лобик.

* * *

Я часто вспоминаю день, когда приехал Садык ага. Сидим мы в ординаторской. Я обратил внимание, как там за окном наш главврач беседовал с двумя мужчинами. Один из них - это заведующий инфекционным отделением, Какен, а другой...
- Как ты? Жив-здоров. А я только что собирался справиться о тебе,- он с силой пожал мои хрупкие пальчики и похлопал свободной рукой по моему плечу.
- А вы знакомы?- удивленно спросил главврач.
- Это же наш птенчик,-удовлетворил его любопытство мой старший товарищ.
Я было уже собрался как следует по подробней расспросить гостя о здоровье, житье-бытье, как наш главврач затараторил о том, что планируется в этом инфекционном отделении оставить только детей, а взрослых переселить в другое здание. И еще он убедительно просил не делать никаких записей о тех недостатках, которые вот-вот они и без того собираются исправить.
В здешних местах уже в ноябре выпадает снег и настоящий мороз сковывает все живое и неживое. Не каждый год выпадает такое, но все же. Морозный ветер пробрал до самых косточек меня, выскочившего впопыхах на легке.
- Ты не замерз?- взглянул на меня Какен. В этот момент к нам подкатил желтый УАЗик начальника.
- Галымжан, ты поедешь с нами. Я думаю твое руководство уважит просьбу гостя,- оглянулся он на главврача.
- Да, да, конечно. Передай своему заведующему, что я разрешил и проводи нашего гостя,- закивал тот головой и пожал руку Садыка Сариевича. Я мигом вернулся в отделение, снимая на ходу халат и уже торопился обратно, застегивая пуговицы наспех надетого пальто. Уже умостившись на заднем сиденье УАЗа, я одними глазами спросил у Какена, мол куда едем?
- Покушать,- шепотом объяснил он мне.
С этим уважаемым человеком я знаком еще с четвертого курса. Садык агай работал тогда ассистентом в детском инфекционном отделении. К тому же руководил научным сектором. А я с самого начала того учебного года активный участник этого сектора. Вот тогда-то я и узнал, что Накыпжана свалила болезнь «полиомиелит», а нам с Гайсой досталась Корь.
- Кто из вас сможет аккуратно исполнить таблицы,- спросил как-то Садык Сариевич.
- Вот, Галым сможет,- указали на меня знающие мои способности однокашники. В тот же день после занятий мы со своим наставником уединились в его кабинете.
- Скоро мне защищать диссертацию. Пожалуйста, если это возможно, сделай все аккуратно,- попросил он меня тогда.
- Где-то за десять дней я аккуратно, со всем старанием и прилежностью исполнил 22 таблицы. На чисто белом листе бумаги образцового формата я красиво с помощью ресфера и плакатных перьев, черной тушью написал одна к одной буквы и цифры и все это подал на его суд с терепетом, рискуя попасть в опалу всемиуважаемого руководителя сектора. Но он был доволен и обрадованный тут же увлек меня за собой и привел к себе домой.
- Ты погляди, какая красота!- показывал он мои труды жене.
Алма Алибековна, так звали его супругу, работала ассистентом на кафедре физиологии.
В свое время она преподавала и у нас. Очень уж строгая была. Но сегодня то ли от того, что я был у них гостем, то ли от того, что я сделал работу за ее мужа, она приняла меня очень тепло.
С тех самых пор отношение Садыка Сариевича было ко мне особым.
Не знаю почему, но меня охватывала робость и волнение, а уже потом я азартно и с увлечением брался за новое и неизвестное мне дело. А когда я вполне осваивался, меня было уже не удержать. И благополучный исход при выполнении задания научного сектора это наравне с моей исполнительностью и усидчивостью, забота и опека нашего Садыка ага.
По решению научного совета мы вместе с Садыком Сариевичем весной вылетели в Ереван. Впечатления от этой поездки до сих пор у меня перед глазами. Все - все. И то как нас встретил своими заснеженными вершинами, словно спаренным горбами верблюда, Арарат, и то как в лучах солнца словно ледяной каток, переливалась и радовало взор легендарное озеро Севан; и то какие диферамбы в мою честь произносила председатель Всесоюзной Конференции молодых инфекционистов, пожилая и седенькая профессор, ее поздравления в связи с присуждением мне второго места и серебрянной медали и ее же пожелания мне творческих успехов, и то, как нежная, стройная горянка, девушка Аноит, улыбаясь самой искренней улыбкой, с загадочным огоньком в ее искрящихся глазах подарила мне самый чудесный в мире букет. Все-все, я помню, как сейчас.
Конференция заканчивалась как правило во второй половине дня. При выходе нас ожидал комфортабельный автобус «Интурист». Мы познакомились с такими городами: Дилижан, Эчмиядзин, и тогда я узнал, что Армения - это Аястан. Видели озеро Севан. Особое впечатление музея от Матанадарана. В этом институте древней писменности имени Месропа Маштоца нас познакомили с книгами, которые были написаны тысячи лет назад и раньше. Каким бы гонениям и разрушениям не подвергалась страна, но этот народ сумел сохранить свои достояния. Гид увлеченно рассказывала нам, что нынешний армянский алфавит был составлен четыре столетия назад великим ученым Маштоцем. Мне казалось, что, когда она рассказывала о чем-нибудь, то смотрела только на меня и по этому я запомнил и до сих пор у меня на слуху буквально следующее:
- Вот эта книга, весом в 28 килограмм увидела свет в 1202 году, а вот этот календарь-летоисчисления весом всего в 19 грамм был выпущен в 1443 году.
В день прослушивания моего доклада, в обеденный перерыв, я познакомился с девушкой, торжественно вручившей мне букет цветов. Аноит, оказалось была моей сокурсницей, то есть однокурсницей, то есть ну в общем мы были на одном курсе, хотя и разных вузов. И она тоже как и я посещала научный сектор.
- Я и не представлял, что здесь у вас, вдали от своей родины, я приму из ваших добрых рук наши полевые цветы. Спасибо Вам, - сказал ей, пожимая ее чудесные пальчики. Она очень красиво улыбнулась и ответила спокойно и серьезно:
- У нас есть степи. Эти цветы из долины Арарат. А вы очень много и тщательно трудились. Ваши доказательства неоспоримы. Очень широкие параметры Ваших изысканий. Ваше мнение очень отважное. И поэтому Ваши доказательства весомы,- она уже расхвалила меня.
За несколько дней конференции, мы привыкли друг к другу и, привычно приветствуя в короткие перерывы, общались уже как закадычные друзья.И, наверное, не случайно на банкете мы оказались рядышком.
- Поздравляю Вас с трофеями. Диплом и медаль достались не каждому. Я искренне рада за Вас. Я была уверена, что так оно и будет. Теперь Вы, наверное, не сомневаетесь в том, что звание Доктора не за горами,- она лукаво улыбнулась, имея ввиду горы настоящие.
- Спасибо. Я как-то не думал еще об этом. Главное для меня быть хорошим врачом,- сказал я от души и тут же спотхватился, как бы она не приняла этот мой искренне благородный порыв за излишнюю скромность. И тут же перевел разговор на другую тему.- А, кстати, в ваших песнях слышится похожие на наши мелодии мотивы.
- Как приятно слышать такое. Это, наверное, Ваша душа просит песни?- она очень красиво вскинула свои прекрасные брови. - Вы, оказывается, еще и очень хорошо поете.
Тамадой на банкете был очень подвижный паренек с искрами в глазах. Он моментально реагировал на шутки и веселые выкрики и тут же в унисон происходящему веселил всех нас и увлекал каждого в отдельности в атмосферу развлечений. По его убедительной просьбе от имени всех присутствующих представители всех республик выходили в центр и исполняли песню или танец своего народа. Дошла очередь и до нас.
- Ну, смотри не оплошай. Выходи ты один за нас обоих и не бойся. Ты сможешь. Ну! - напутствовал мне Садык Сариевич.
Всего-то в моем репертуаре было ни много, ни мало две песни. «Сурша кыз» и «Айнам коз». Вот их-то я и исполнил недавно одну за другой. И о них говорила мне сейчас Аноит. А тот вечер мне эта красавица особенно понравилась. Я с трепетом смотрел на нее, не в силах удержать себя от охватывающего меня чувства и рискуя быть отвергнутым, прошептал ей горячо и запальчиво:
- Аноит, я предлагаю Вам встретиться где-нибудь, где мы могли бы с Вами поговорить более свободно...
- А где бы Вы хотели встретиться?- с готовностью, на которую я честно признаться не надеялся, ответила она.
- Да, собственно не знаю. Где-нибудь,- опешил я.
- А вы когда уезжаете? - тоже тяжело дыша, шептала горянка.
- Послезавтра вечером садимся в самолет...
- Завтра в четыре перед Комитас-14,- коротко оборвала она и облегченно вздохнула.
В назначенный час я с волнением стоял в незнакомом городе на уже знакомой улице и вглядывался в каждое более-менее похожее лицо. Но среди тысяч горянок не было ни одной, кто бы хотя на миллиграмм походил на красавицу Аноит. Вдруг прямо напротив меня остановилась белая «Волга» с чашечками на передней двери, подмигивая мне правым подфонарником. В глубине машины на заднем сиденьи сидела та, кого я с нетерпением ждал. Она поманила меня к себе, не выходя наружу. В один миг, или нет, в пол-мига я очутился возле нее, так и не поняв, открывал я дверцу или прошел сквозь нее. Только мы тронулись, как водитель, я понял по интонации, что-то спрашивал у Аноит. Она, то краснея, то бледнея отвечала ему коротко и безо всякого интузиазма. Так молча и довольно быстренько мы доехали до окраины города, у самого подножья гор. Отправив такси, мы поглядели друг на друга - она застенчиво подняла несмелые глаза, я заинтересованно-пытливо в упор разглядывал прекрасные черты.
- Вы говорили обо мне?- нарушил я молчание.
- Да. Он спросил, кем Вы доводитесь мне?- и я ответила, как оно есть на самом деле.
- А что это есть на самом деле?- сорвалось у меня с языка.
- Вы гость из Казахстана?- парировала она. И это была правда.
- А что он здесь делает?- допытывался этот назойливый таксист.
- Студент-медик, прибыл на научную конференцию.
- А куда ты его везешь?- не отставал от своего шофер.
- К себе домой. В гости,- оборвала она его резко и беспардонно.
- Будь осторожна. Такой может украсть,- миролюбиво заключил ревнивый земляк моей спутницы.
Во дворе дома, куда мы пришли, сплошь росли березы и виноград. К нам навстречу с крыльца дома, выложенного из красного кирпича, сошла низкорослая пышная женщина. И приятным баритоном пропела:
- Баров дзес.
- Баров дзес,- ответила ей нежно Аноит. И познакомила меня с этой женщиной. Тетя Амалия не слишком правильно выговоривала русские слова, но я все-равно понимал ее. Да и этот не совсем правильный выговор скорее дополнял ее и украшал.
- Кто она Вам?- я украдкой спросил Аноит, когда тетушка вышла в переднюю.
- Я уже два года живу в этом доме. Она мне за маму в этом городе. Мы очень уважаем друг друга.
Хозяйка и Аноит очень искусно накрыли стол. Явства уже вовсю радовали взгляд и нагоняли аппетит. А хозяюшки никак не успокоятся. Старшая коротко и по доброму дает указания, а младшая, легко пархая из комнаты в комнату, аккуратно заставляет стол. Приятно было наблюдать за ее привычными движениями и осознавать, что это ради меня старается красивая горянка. Красоту стола дополняли несколько бутылок с различными напитками. Понятно, что среди них было и горячительное. Но ни я, ни Аноит даже и не пригубили. Только тетя Амалия изредка прикладывалась к стопочке, которую сама же наполняла со словами:
- Эх, где ж мои семнадцать лет?
По просьбе девушки я исполнил знакомые уже ей песни. После меня, уважили меня и они, спев несколько песен на армянском языке с присущим им колоритом с оттенком горного эха.
- Все! Мне уже можно,- вдруг ни с того, ни с сего заявила добрая тетушка. Потом подняв осоловевшие глаза, сказала с характерным акцентом:
- Оставляю весь этот дом на вас,- поднялась старая с места и пошла собираться на смену. Ей сегодня было в ночь. Нам ничего не оставалось, как проводить ее до самой калитки.
Спускались сумерки, над городом сгущалась теплая и добрая темнота. Нас иногда освещают фары редких машин, проходящих по улице и конечно же, слепят наши глаза. С гор поддувает теплый нежный ветерок. Я, подгоняемый порывами чувств, намеревался притянуть к себе Аноит, чтобы поцеловать ее, но она разгадала мои помыслы и предупредительно шепнула:
- Низь-зя...- и отвернулась в сторону.
- Поч-ч-чему?- в тон ей прошептал и я, заглядывая в ее лукавые глаза.
- Нужно разрешение оттуда,- ткнула она указательным пальцем в темное небо.
- Откуда оттуда?- пытал я ее.
- С верху...- пояснила она коротко.
Но все же, чуть погодя мне удалось поцеловать ее, но только в щечку. И я ощутил, как ее волосы пахнут ею.
- Нельзя,- опять сказала она и хитро улыбаясь, показала на небо.
- А там... кто?- недоумевал я.
- Потом объясню, - девушка выскользнула из моих объятий и убежав подальше, спряталась за первой же березкой.
Глядя на красавицу в белом у белой березы, я вдруг подумал, что это не мне бы, изучающему анатомию человека и знающему наизусть тело и внутренности организма, а наоборот тому, кто знает душу прекрасных красавиц - поэту или же художнику стоять здесь и оценить по достоинству эту прелесть. Под воздействием ее притяжения, я приблизился к ней, словно обиженный чем-то ребенок.
- Аяш, что с тобой? Перестань, пожалуйста,- я уговаривал ее успокоиться, но все мои старания были тщетны, немного погодя, она вроде успокоилась, и молча отправилась в дом. Открывая дверь, она вдруг повернулась ко мне и в упор тихо и очень внятно спросила:
- Как вы недавно назвали меня?
- Аяш. Наш народ очень ценит и балует девочек. Поэтому мы, казахи придумывали своим дочерям, сестрам и невестам ласкательные имена, в которых основой служат первые буквы имени или же придумываем нашим девочкам новые имена.
- А жен своих вы, получается, не балуете?- загадочно спросила она.
- Не знаю. Это надо спросить у женатых. А я этого еще не знаю,- я специально сделал ударение на том, что я еще холост.
Аноит улыбнулась и, необорачиваясь спиной, шагнула в ожидающий нас дом.
- Аяш, ты чего это расстроилась?
- Я не могу рассказать. Нет разрешения с верху,- опять загадочно объяснила она мне и грустно опустила свои глаза.
Я остался ночевать в этом теплом, добром и уютном доме. Воспитанный на принципах не причинять боли другим, я не мог перешагнуть через невидимую линию запрета, о котором со странной тайной и загадочностью говорила мне Аноит. И мы укладывлись врозь по разным комнатам. Но лично я так и не смог заснуть, то порываясь пройти в ее комнату, то пугаясь скрипа полов и двери, которой обязательно разбудит строгих правил девственницу, нарушит ее сон, расстроит ее очень-очень, и она в гневе прогонит меня и уже навсегда...
Тетушка Амалия вернулась утром, когда мы были уже на ногах и уже одетые. Войдя в комнату, она потянулась к графину, наполнила стакан, и словно укоряя меня за вчерашнюю слабохарактерность, проговорила привычное:
- Эх, где мои семнадцать лет?- и залпом осушила полный стакан.
Я на самом деле увлекся Аноит. Она мне нравилась все больше и больше. Уловив момент, когда мы остались одни в комнате, я горячо прошептал:
- Аяш, если ты согласна, я готов увезти тебя с собой. Будем вместе учиться, вместе посещать научный сектор...
- Не получится.
- Ну почему? - я сорвался на крик.
- Нет разрешения сверху...

* * *

Аноит провожала нас в аэропорту. Я не мог оторвать благодарного взгляда от этого благородного существа. И без слов было понятно ее отношение ко мне, а иначе пришла бы эта милая девушка сюда из-за меня, бросив все свои дела. Конечно же она здесь не из праздного любопытства. У нее видимо чувства ко мне. И эти чувства чистые без единой помарки, как прозрачная росинка в свежее ободряющее утро.
- Аяш, поехали с нами. Я женюсь на тебе, честно говорю,- уговаривал я ее, подавая ей не полевые цветы, а купленные в цветочном киоске. Она печально покачала поникшей головой.
- Мы будем переписываться, Аяш? Ты мне очень понравилась. Это правда,- умолял я ее, отсчитывая последние минуты.
- Вы тоже понравились мне. Я дам Вам адрес тетушки Амалии. Пишите туда... Я буду ждать,- и наклонилась, заглядывая в свою сумочку и пряча от меня набежавшие слезы жалости.
Я долго хранил этот листочек, на котором ровным красивым почерком был выведен ее адрес. Несколько раз писал письма. Но все они почему-то остались без ответа...
А с Садыком Сариевичем и после этой поездки я не терял своих отношений. Поздравлял меня с успешным окончанием института, он напуствовал мне:
- Возвращайся через пару лет к нам и займись научной работой. У тебя получится,- ты очень старательный.
- И вы к нам приезжайте. Там мне будет не хватать ваших советов. Я уверен в этом,- ответил я ему с благодарностью.
-К вам бы в ваши края в апреле бы, когда грибы полезут-а?-мечтательно протянул он.
... Но вот теперь не в апреле, а уже в ноябре ему довелось добраться до нас. И то не в отпуск, а по служебным делам. И на скорую руку. Второпях. А я же прошлой весной уже навестил Садыка Сариевича. И виновница тому Айна.

* * *

Я еще в детстве мечтал стать врачом, чтобы лечить больных и спасать от смерти таких, как Накыпжан и Гайса. И первая, т.е. главная причина того, что я уже в седьмом классе узнал, кем я буду и есть то, самое печальное событие из моего детства, когда я потерял самых близких и дорогих мне людей. Когда я подавал документы в мединститут на педиатрический факультет, девушка из приемной комиссии, внимательно просмотрев документы, спросила:
- Вы очень успешно окончили техникум. Почему бы Вам не поступать на лечебный факультет?
- Я хочу детишек лечить.
- М-м да. Там конкурс полегче.
- Понимаю, лишь бы диплом получить, а там видно будет....,- по своему заключила она.
...Настало время, когда я закончил институт и был направлен на работу в детское отделение центральной больницы родного района. Сколького стоило для меня, какой наградой было то, когда немощные дети, поступившие именно ко мне, выписывались с веселыми и здоровыми лицами. Разве может быть для врача другая награда, кроме той, когда воочию видишь результаты своего труда.
Я жил на квартире у дядюшки по имени Кожик. В свободное от работы время, я зачитывался медицинской литературой.
Медицина, словно бескрайний океан, и есть многочисленные реки и ручейки, ведущие и приводящие в этот океан. А я ощущаю себя маленьким, даже очень мелким существом, на бережку того самого мелкого и слабозвенящего ручейка. Ведь даже Великий Ибн Сина перед смертью, сокрушаясь сказал: «Я ухожу из жизни, так ничего и не познав». Значит, чтобы достичь океана, не хватит одной жизни, какой бы долгой она не была..
Познать этот великий океан дело не единого человека. И я чтобы завладеть своей долей в этом непростом и ой как тяжелом деле, должен читать, читать и читать.
В первые дни и даже месяцы, а потом и годы я все думал, что я здесь не на долго, что придет мой час и я вернусь в Алма-Ату, чтобы заняться научной работой, как загадывал сам, как и напуствовал меня мой добрый учитель Садык Сариевич. Но в этом году я основательно решил остаться здесь: на этой работе насовсем. И виновницей тому была Айна. Я познакомился с ней случайно. Как-то по дороге домой я завернул в фотоателье.
- Проходите, пожалуйста. Будем фотографироваться,- меня встретила добродушная девушка, показавшаяся мне знакомой. Она предложила мне стул и приветливо услужливо пригласила садиться, при этом вскидывая густые черные брови на светлом лице и осыпая меня искрами своих очаровательных глаз. Ее нежные щеки покрылись румянцем, видно было, что она рада видеть меня. Она улыбалась мне чистой детской улыбкой, которая и подкупала, и пленила меня. Натуго пертянутые у самого подзатыльника волосы, спускаясь между лопатками до пояса, напоминали собой красивый беличий хвост. Движения ее собранные и довольно точные без лишних всплесков и толчков. На груди из разреза джемпера, связанного из верблюжьей пряжи видна красная водолазка. Штанины темно-синих джинсов аккуратно закатаны, чтобы было заметно какая толстая, модная в то время подошва ее маленьких туфлей. Глядя как задерживаются у зеркала, придирчиво марафет двое женщин, пришедших сюда до меня, она обратилась ко мне:
- Прошу Вас. Какую фотокарточку заказываете?
- Мне надо на новой паспорт. Очередь то их,- я указал на двух дам у зеркала,- да и мне бы тоже не мешало взглянуть на себя.
- Да Вы и без того красивы. Я хотела бы обслужить Вас вне очереди.
Я вдруг вспомнил, как отец, поучая моего брата отчитывал как-то по случаю.
- Ты не умеешь здороваться. Человечность начинается с приветствия. В тот самый момент, когда вложена ладонь в ладонь, глаза должны смотреть в глаза. Держаться за руки и смотреть в небо - это пренебрежение к человеку. Смотреть вниз - это не учтивость. Если кто-то, приветствуя тебя, промямлил что-то непонятное и не придал никакаго значения твоему приходу и отводит от тебя взгляда, значит для него нет ничего святого, и от таких надо держаться подальше. В привествии заложено большое значение.
Если судить по тому, как она меня приветствовала, значит она меня знает. Характер добрый, понимает и любит юмор. С незнакомыми людьми так себя не ведут. Во всяком случае уважающие себя люди. А она, видимо, оч-чень уважает себя.
- У меня к Вам дело. Подождите, пожалуйста. Я сейчас освобожусь,- попросила меня эта милая девушка. У меня чуть было с языка не сорвалось:
- Я видел Вас где-то,- но я вовремя спохватился и разумно промолчал. Она предложила мне журналы «Фото» и отправилась к стойке, за которой рассаживались те самые дамы. Когда за ними закрылась дверь, она энергично повернулась ко мне на одном каблуке, а второй ногой удерживала равновесие и негромко, но весело заговорила:
- Ой, я наверное, очень счастливый человек. Я действительно обрадовалась, увидев Вас. Дело в том, что у Вас лечится моя дочь. Айтенова Галия. Ее мучил кашель и почему-то поднялась температура. Испугавшись, я вызвала скорую. И ее тут же увезли в больницу. Вчера я посещала ее. И сейчас после работы я собираюсь к ней. Оказывается ее лечите Вы. Спасибо Вам, сейчас ей лучше. Я собиралась поговорить с Вами и лично у Вас узнать о ее здоровье, но у меня это не получилось. Вы все время в бегах. Я заметила у вас много детишек и Вы буквально зашиваетесь. Я поговорила с медсестрой. Она успокоила меня, говоря о Вас только хорошее и я ушла домой. Оказывается у нее простужены легкие. Скажите, это не опасно?
Я вспомнил, как в понедельник утром я осматривал детей в шестой палате. Когда я подошел к девочке лет трех-четырех, медсестра познакомила меня с вновь прибывшей больной, прижимавшей к груди куклу и гулко кашляющей.
- Айтенова Галия. Поступила ночью температура на момент прибытия сорок градусов. Утром- тридцать семь.
По характеру детей, я разделял их на:
детсадовских,
воспитывающихся родителями,
бабушкины баловни.
Первая категория не чураются при поступлении, не плачут, не капризничают. Быстро находят общий язык с кем бы то ни было. Легко идут на контакт. Вторые поначалу плачут, печалятся, скучают, но все же привыкают к новой среде. А третьих очень тяжело оставлять в больнице. Но даже и оставшись в палате они ни днем, ни ночью не успокаиваются, все время плачут. И тем самым опечаливают окружающих, с ними приходится очень тяжело. Они даже не едят. Бывает, что к уже существующим болезням прибавляются новые хвори. Таких лучше принимать с родителями.
Эту девочку я отнес к первой котегорий. Она с готовностью подняла подол платья и оголила грудь. Я послушал ее и до меня донеслись нестройные звуки расстроенной старой гармони. Такими хриплыми звуками было наполнено это маленькое хрупкое тело. Она все продолжала кашлять.
- Так, запишите ее на рентген,- давал я распоряжение.
- А куклу?- спросила девочка пододвигая ко мне свою ляльку.
- А что, она тоже болеет?- подхватил я ее игру.
- Да, она тоже кашляет.
Я поднес фенондоскоп к груди куклы.
- Как зовут ее, - отвлевал я девочку.
- Ляйля.
- Твоя Ляйля очень хорошая девочка. Она правда приболела. Ты ей передай, чтобы она не пила холодной воды. И сама не пей.
- Хорошо. Только пьяшу Вас, не делайте ей укол.
- Почему?
- Она будет плакать,- объяснила она.
Еще когда мы вошли в палату эта девочка раньше всех приветствовала нас.
- Здравствуйте,- и помахала приветливо щупленькой ручонкой.
...- У Вашей дочери явная пневмония.
- А это что еще?- встрепенулась она.
- Застужены оба легких. Мы уже посмотрели снимки рентгена. Пока ничего страшного.
- Ой, спасибо. Мне Вас сам бог послал,- успокоилась она.- Да, меня зовут Айна, а Ваше имя уже знаю.... У меня никого нет кроме этой девочки,- она потупила взор, глаза ее засветились слезами и она огустила их и уставилась на какую-то одной ей видимую точку в полу.
- Никого нет, - повторила она и тяжело вздохнула,- Бедная, я бедная. Кто же мог подумать, что так случится?
- Я прошу Вас, будьте спокойны, Верьте мне, я обязательно вылечу ее и вручу Вам в руки собственноручно здоровую и веселую... До свидания,- я уже собирался уходить, как она попросила:
- Подождите. Я тоже пойду пораньше. Мне надо что-нибудь приготовить и бежать к ней в больницу,- она ушла за ширму и вернулась оттуда в куртке и сбольшим черным замком в руке.
Уже наступил вечер и опускались сумерки.
- Пойдемте, я подвезу Вас, - Айна указала на рядом стоящее «Жигули».
Мне раньше не доводилось сидеть рядом с женщиной за рулем автомашины. Мне все время казалось, что женщина должна быть женственна и ей присуща только нежность. Она завела мотор и включив фары, она перевела рычаг коробки передач.
- Кто бы мог подумать, что так случится.... Так, говорите куда ехать,-сказала она, включая еще и магнитолу. Вслушиваясь в приятную музыку я и не заметил, как мы остановились возле моего дома. Приглушая звуки музыки, она спросила:
- Это ваш собственный дом?
- Да, что вы. Я на квартире живу.
- И Вы занимаете весь этот дом?
- Нет, только одну комнату.

* * *

На следующий день в конце рабочего дня на выходе мне встретилась Айна.
- Скажите, как моя дочь?- спросила она, едва приветствовав меня.
- Кашель проходит, дела идут на поправку,- ответил я уверенно и твердо.
- Правда, а когда можно будет домой?
- Еще минимум пару недель. Нужно досконально вылечить, чтобы избежать повторения приступов.
- Две недели?!- она сделала выразительно-недовольное лицо, - Я за такой срок с ума сойду одна.
...Сегодня она оделась во все черное. Черные велюровые брюки и черный джемпер. Белый воротничек ее кофточки выглядел распустившимся бутоном вокруг ее красивой шейки. Нежные и ровные плечи добавляли ей гордости.
Уже середина марта. Слабое солнышко нет-нет да и выглянет из грозящих дождем плотных туч и опять спрячется где-то там в вышине. Встречные машины то и дело обрызгивают лобовое стекло и видимость пропадает. Правда только на доли секунды,- Айна тут же включает дворники и они будто два маятника часов, бегая туда-сюда, разом очищают стекло, на которое вспрыскивается струйками откуда-то из-под капота прозрачная чистая водичка.
Зима в этом году чего-то задержалась. Обычно в наших краях в это время уже вовсю распевают птицы; галдят, занимая прошлогодние гнезда или вьют новые, а детишки уже собирают подснежники... Айна подала мне бумажный пакет, наполненный фотокарточками.
- Спасибо.
- Не за что. Завтра я опять заеду за Вами. Пожалуйста, дождитесь меня, - сказала она, прощаясь у моего дома. Потом, хлопнув дверцей, тоскливо поглядела на меня. Потом по-детски помахала мне ручкой и я услышал звук сигнала «Ба-бап». Да, довезла опять... А как же мне было быть? Не мог же я обойти предложенную мне машину и отправиться на остановку. Галия понемногу привыкла к больничной обстановке. Раньше она всегда плакала при расставании со своей мамой, как и плакала при каждом уколе и вспоминая своих друзей из садика и даже скучая по дому. А теперь она уже не та, что в первые дни. Время тоже лекарь. Но получается, не каждого оно лечит. Вот мать ее, взрослая женщина, а туда же, - подавай ей ребенка домой.
А я? А как в порядке вещей уже который раз сажусь в это сиденье и без зазрения совести доезжаю до дома. А ведь можно было бы отказаться, сославшись например на дежурство или какое-нибудь собрание.
Недавно она просила отпустить дочь на субботу-воскресенье домой. А я не согласился. Может поэтому, она сегодня, молча без единого слова, довезла меня, даже не включила радиолу. Сидела, напряженно вглядывалась в дорогу.
- Кто же мог подумать, что так случиться?- только и сказала она.
- Не обижайтесь на меня. Ведь если прекратить вливание антибиотиков, ребенок опять заболеет.
Ресницы ее часто-часто захлопали. Одной рукой удерживая баранку, другой она достала платочек и вытерла набежавшие слезы.
Я вспомнил тот самый момент, когда я потерял Накыпжана и Гайсу... Мне стало по настоящему жаль совсем молодую женщину, которая тоскливо коротает время одна в огромной квартире. Как бы помочь ей? А что? Дома у меня есть шприцы. Если я буду сам проделывать назначения у них же дома в назначенное время, от меня наверное, не убудет.
Айна щелкнула подкуривателем и достала пачку «Интер» между сидений. Одну сигарету взяла себе, а пачку подала мне, предлагая закурить. Потом она взяла в руку выпрыгнувший из гнезда прикуриватель и пустила несколько колец дыма. Немного опустила стекло со своей стороны. Было заметно, что она мечется, не зная как поступить в следующий момент.
- Я не курю сам и вам советую держаться подальше от этой гадости,- осторожно сказал я, чтобы как-то отвлечь ее от наседавших дум.
- Ой, извините. Я тоже не курю. Это так...,- она щелчком выстрелила сигарету в открытое окно.
- А я заметил по тому как Вы дымите. Вам это не идет.
- Не обижайтесь на меня. Я иногда, правда редко, хочу кому-то подражать. А кому именно, и сама не знаю.
Вчера вечером Айна посетила мою квартиру. Слева от прихожей в пятикомнатном доме моя комнатка. А в ней кровать; вешалка; стол с радиолой; две книжних полки на стенке и пара стульев.
- Это вся моя мебель,- я пожал плечами, как бы извиняясь.
- Х-м, купите еще телевизор и магнитофон, - сказала она и не долго рассиживаясь, ушла. Тут же после ее ухода вошел хозяин дома Кожик. Всегда выбритый налысо, он и сегодня выглядел очень смешно со своими морщинками-трещинами на подзатыльнике и ниже. Но каким бы неуклюжим он ни казался, добродушные глаза его светились огоньком доброго сердца. За то время пока я живу здесь, он ни разу не повысил на меня голоса.
- Слушай, а кто это? Я и вчера ее видел,- спросил он.
- Да, фотограф. Дочь ее у меня лечится.
- А-а, эта что ли?
- Ну да. Вы ее знаете. Фотографироваться-то заходите?
- Заходил. Но ты парень, держись подальше от этой стервы. Попадешь в ее лапы-взвоешь еще.
- Стерва, вы говорите?- у меня отвисла челюсть.
- Года два назад ее здесь еще не было. И машины у нее попервой не было. Тогда она разъезжала, как и все на автобусе. Я сам вот этими руками обилечивал ее. И не раз. Как-то раз, перед праздником это было. В автобусе кто-то с кем-то повздорили. А потом загалдели все громче и громче.
- Эй, это же больной человек. Только вчера из больницы, после операции,- возмущалась какая-то женщина.
- Да ладно трепаться! Какая там больница?! Сиди сучка! А то я щас вас обоих?..- ответил ей какой-то грубиян. - Да ну! Давай поглядим,- не сдавалась бабенка.
Тут загудели другие пассажиры:
«Хватит вам шуметь! Прекратите!»
Я остановил автобус и по микрофону предупредил: «Прекратите, а то высажу всех!»
- А ты помалкивай. Следи за дорогой лучше! - крикнул мне один с рассеченной правой бровью.
- Да вы запарили, черти проклятые. Сейчас мы все вас высадим,- заступились за меня остальные пассажиры.
- Хорошо-хорошо. Мы замолкли,- успокоились те. До некоторого времени сохранялась тишина. Но когда мы подъезжали к автостанции безобразники снова затеяли скандал. А что было потом. Это надо было видеть. Тот самый грубиян со шрамом на брови одним ударом вырубил кого-то с длинными волосами. Тот едва не свалился с разбитым носом отошел в сторону и молча озирается по сторонам. А тут эта самая баба, ну... стерва эта влупила обидчику, а тот и свалился. Потом она избила и тех двоих, которые были в компании с первым. Все трое лежат и не встают. А она подошла к тому, что с разбитым носом и повела его до колонки: умываться. Вся толпа так и застыла на месте.
- Э-е, так они значит обидели ее мужика,- подумал тогда я.
- Да не муж он ей. Так, знакомый. Те трое еще там, когда стояли вечером в билетной кассе приставали к нему,- объяснил мне кто-то.
- Мало им. Все уши прожужжали. Позорники от бабы получили свое,- плюнула в их сторону какая-то женщина.
- Вот бы такую в жены. Всегда защитник под боком, - шутил еще кто-то.
- Ага! Будет позорить перед детьми и родственниками. На кой ляд такая? Мужики! Куда мы катимся?! - возмущался полноватый недовольный мужчина.
Те трое уже вставали и, отряхиваясь, пошли восвояси. А мы только раскачивали головами, поражаясь случившемуся. Как зовут-то ее?
- Айна.
- Во-во. Все шофера из нашего парка прозвали ее Айнабек. Только за глаза, конечно. Кстати, спустя время, эта Айна купила домик и перевезла родителей к себе из города, есть дочка. Говорят отец оформил машину на нее. Потом мы слышали, что родители ее умерли. Говорят, что она гермофродит. А та девочка не дочь ей, а то ли сестренка, то ли племянница.
Айна, конечно не в курсе, что я о ней уже наслышан. И она, наверное, в свою очередь гадает, чем же я занимаюсь один в квартире? Вот и сегодня она смело поинтересовалась.
- Скажите, чем Вы будете заниматься сегодня вечером? А вчера, интересно, что делали?
- Вчера после Вашего ухода заходил хозяин дома. Мы поговорили о том, о сем, поиграли в шахматы, телевизор посмотрели у него. Cегодня буду читать...
- За шесть лет не начитались?
- Врачу не мешает побольше знать. Открылись межрайонные курсы повышения квалификации фельдшеров. Завтра у меня там лекция. Надо подготовиться.
- Понятно. Значит Вы не чувствуете одиночества, потому что Вам некогда скучать. А теперь поглядите как я живу,- Айна вышла из машины и открыла ворота.
Во дворе стоял дом, покрытый кровельным железом. Красивый, высокий дом ограждала сетчатая изгородь, только с улицы ограждение было деревянным. Рядом с домом различные хозпостройки, кое-где рассажены деревья. Сейчас в такую погоду они сиротливо стоят в сторонке. Во дворе два мальчика играют в палочки-втыкалочки.
- Я держу квартирантов. Кто-то же должен быть дома, пока я на работе... Пожертвуйте парой часов и погостите у меня.

* * *

Одну стену широкой просторной комнаты занимает гарнитур. Посреди комнаты стол, а вокруг него стулья, диван, а над ним ковер. В одном углу цветной телевизор. Картины, сувениры. Промежуток стены между двух окон занимает красивая картина с пейзажом на камышевом коврике. На берегу моря у пальмы стоит девушка в белом. По ее спине ручьем скатилась тугая коса. Она смотрит туда вдаль, где над морской гладью кружат чисто белые чайки. Далеко, вдали, почти на горизонте белеет парусовая яхта.
- А теперь пройдемте сюда,- из другой комнаты незаметно для меня появилась Айна в голубеньком спортивном костюме. Она повела меня дальше по комнатам, на ходу рассказывая мне.
- Вот эти две комнаты я сдаю квартирантам. Это кухня. А здесь я проявляю и печатаю снимки. А эта комната наша с Галией спальня.
Она открыла дверь тупиковой комнаты, в которой стояли две кровати. Над каждой из них висели прикроватные коврики. Одна стена сплошь заполнена фотоснимками. Соотвественно сезону в разных одеждах на природе и в помещениях в различных удобных позах красуются улыбающиеся Айна и Галия.
- У нас говорят дурак дубинки собирает, так и я. Больше ничего не умею,- она улыбнулась удачной шутке.
За скромной трапезой при включенном телевизоре я старался шутить, разыгрывать ее, чтобы отвлечь от ее нескончаемых дум. А она все время говорит о дочери. Мать есть мать. Что может быть ближе и дороже ребенка для матери? Я не заметил в ее поведении ничего странного. Только изредка эта красивая женщина умолкала, глядя в одну точку и тяжело вздыхая говорила: «Кто же мог подумать, что так случится?» Она даже и не замечает, как у нее вырываются эти слова, а если замечает, кажется, говорит автоматически, не придавая этому никакого значения. Выждав немного я сказал ей о своем решении, что мог бы проделывать процедуры дома, а значит можно взять Галию домой на субботу-воскресенье.
- Правда?! - обрадовалась она. - Значит Галия будет сегодня и завтра здесь, рядом со мной,- глаза ее светились от счастья.
- Да. Сейчас время двенадцать. Галия получит свой пенницилин и потом можно будет ее забрать.
- Да, Вас сам Бог послал мне.
Вот уже стрелки часов близились к двенадцати. Айна, надевая куртку, уставилась в одну точку и опять задумчиво сказала: «Кто же мог подумать...»
- Айна, Вы все время повторяете эту печальную фразу. Что Вас так гложет? Держите себя в руках. Вы же сами вредите своему здоровью. Я же обещал Вам, что Ваша Галия поправится. Все будет хорошо. Поверьте мне.
- Не обращайте внимания. Меня уже ничего не тревожит. Я даже радуюсь именно в этот момент. Во мне сидит другая Айна, которая сдержаннее, мудрее и опытнее меня. Это мое второе «Я» постоянно преследует и ни на секунду не покидает меня. Оно ужасно влияет на меня. Стыдит меня за прошлые поступки. Мы часто спорим... Простите,- она тяжело вздохнула. И вдруг запела нежным приятным голосом. Давно знакомая песня о любви в ее исполнении звучала совсем по-новому...

Помнишь, я тебя цветочком называл,
При прикосновений дрожь в руках наблюдал,
Бесконечно я слово «люблю» повторял
И при этом твое молчаливое согласие видал.

Уже за рулем, она предвкушая сладость встречи с ребенком, радостно заговорила:
- Ночь неудобна для пеших. Темень вокруг. А нам на машине это не страшно. У нас фары есть... Да и движения мало...
- Вот Вам на два дня,- протягивал пакет с лекарствами, тихо почти шепотом сказала медсестра Талшыбык, когда мы выходили из палаты с закутанной Галией в теплое одеяльцо.
- В понедельник утром мы привезем ее обратно. Место ее не занимайте. Передай по смене, - давал я распоряжения и направился к выходу осторожно и тихо, стараясь не тревожить засыпающую девочку.
- Доктор, у Сапакова поднялась температура может посмотрите,- медсестра остановила меня уже на выходе.
- Вызовите дежурного врача,- не оборачивалась шепотом сказал я.
- Только что был. Больной из Вашей палаты. Посмотрите, пожалуйста,- не отставала Талшыбык. Я отнес Галию в машину и вернулся в ординаторскую. Уже надел халат, когда вошла медсестра и объявила.
- Сапаков уснул. Температура спала. Извините.
Я снял халат и водрузил его на место в шкафу. Обернулся и заметил, как она пристально смотрит на меня и тут же отвела взгляд.
Странная она какая-то. Я еще не замечал за ней, чтобы она с кем-то беседовала. Молчаливая, стеснительная что ли? Всегда задумчивая, замыкается в себе. Думает о чем-то своем или вообще ни о чем не думает. И вот сейчас тоже. Будто чего-то натворила, покраснела и молчит, насучив брови и глядя в пол.
- Ты хочешь сказать мне что-то,- поинтересовался я.
- Нет,- и ушла, не попрощавшись.
На завтра с рассветом Айна забрала меня из дома. Сделав уколы Галие, я отправился на лекцию своим фельдшерам. Потом к обеду я вернулся к обязанностям лекаря на дому. В субботу и воскресенье я остался ночевать в этом доме.
- И в законные выходные мы не даем Вам покоя, - заботливо проговорила Айна.
- Да ничего страшного. Бывает и на дежурстве остаемся, - отмахнулся я.
Досталось мне не в выходные, а в понедельник. Ближе к обеду со мной беседовала заведующая отделением.
- Кто Вам позволил забрать больного ребенка среди ночи?!
- Ее мать очень просила.
- А кто из Вас врач, Вы или она? Почему Вы идете на поводу родителей? Вы уверены, что Айтенова принимала уколы в сроки и достаточно в меру? А если болезнь повторится, кто из вас будет отвечать? Конечно же не мамаша, а только Вы. А вместе с Вами и я...
- Алима Бекеновна...
- Не мне Вам объяснять, что повторную болезнь лечить намного труднеее. Вы знаете об этом не хуже меня, но все равно допустили такую оплошность. Почему Вы позволяете себе слабохарактерность? Надо же до такого додуматься, а?- она немного помолчала, потом вспомнив о чем-то резко добавила,- А медсестру Кайракбаеву Вы зачем обидели?!
- Я? Кайракбаеву?
- Когда Вы забирали Айтенову, что-то такое сказали Кайракбаевой. После Вашего ухода она проплакала до самого утра. Вечером не вышла на смену. По-моему, Вы в ту ночь были выпивший и наверное, нагрубили ей.
- Алима Бекеновна, я еще ни разу не пробовал спиртного,- перебил я своего начальника.
- Это мы еще выясним. А пока скажите вот что. Мамаша Айтеновой - ваш личный, персональный водитель? Вы, оказывается не слезаете с ее машины. Между прочим эту бабу в нашем Акдуане никто не жалует. Я написала докладную главврачу о Ваших поступках. Без его разрешения я не допущу Вас к работе. С завтрашнего дня,- добавила она, давая понять, что разговор окончен.
Наша заведующая отделением человек с норовом. По поводу и без повода в грубой форме мог отчитать любого из сотрудников. Любого из нас она может прочехвостить и при всех, не взирая на личность. Все, буквально все, отмалчиваются. Даже сам главврач не заходит дальше того, что «Вы правы» и «Виноват, больше не повторится». Тому была веская причина. Ее муж занимал отвественный пост где-то там на верху.
- Недотепа ты,- ругал меня главврач,- Жалеешь кого ни попадя, а потом сам и страдаешь. Тебе что, прошлого мало?!
Осенью, когда Алима Бекеновна была в отпуске я временно замещал ее. Поступивших детишек я размещал вместе с их матерями. И тогда не хватило места вновь поступающим больным. Ох, и досталось мне тогда.
- С людьми надо быть по-строже!- далее отчитывал меня главврач.- Какого черта, спокойного малыша, да еще на ночь глядя, отпускаешь домой? Приключения на свою голову ищешь? Что, мать ребенка тебе родственницей доводится, или у Вас с ней шуры-муры?..- Где хочешь найди, чтобы Кайракбаева сегодня же была у меня с объяснением, кто ее обидел, и почему не выходит на работу.
Я мигом отправился в отдел кадров, взял ее адрес. Оказалось, что она как и я снимает квартиру.
- В субботу она вышла ближе к обеду и с тех пор не возвращалась,- объяснили мне хозяева.
Потом Кайракбаева уже совсем не выходила на работу. Я слышал, что оказывается, приходил ее отец, оставил заявление об уволнеии и забрал документы.
Галия полностью вылечилась и выписалась из больницы. А через несколько дней меня выгнали с отделения и перевели на работу в детскую поликлинику.
Ничего не ведающая о моих бедах Айна поблагодарила меня, когда выписывал дочь, и просила заходить хотя бы в фотоателье.
- Спасибо. А Вы наоборот никогда не приходите к нам. Желаю здоровья и Вам и дочери,- ответил я ей и улыбнулся повеселевшей девочке. Айна глядела на меня грустным взглядом и я почувствовал тягу к этой доброй семье.
Потом уже она несколько раз подвозила меня на своей машине. И при каждой встрече, она твердила одно и тоже:
- Ваша Галия часто вспоминает Вас. Заходите к нам в гости. Она скучает по Вам.
Если признаться, я и сам стремился попасть к ним. Мне хотелось хоть чем-то помочь им. И сегодня выходя с работы, я издалека заметил ее машину. На заднем сиденьи, держа в руках букетик подснежников во весь рот улыбалась мне Галия. Мать что-то объясняла ей, показывая в мою сторону. А девочка неумело разжимала и опять сжимала свой крохотный кулачок, направляя его в меня.
- Это она тебя подзывает,- объяснил мне Какен, подошедший ко мне. Ухмыльнувшись, он продолжил,- в наше время мы сами бегали за девчатами, выглядывали их, с нетерпением ожидали, и про себя поругивали, их за опоздания, а теперь... Молодцы парни! Видать, здорово ты ее окрутил-а?! Наш рентгенолог оглядел присутствующих рядом со мной на остановке и заносчиво вздернул носом, показывая свою гордость за нынешнюю молодежь.
- Еще не все ясно. Он ее окрутил или она его оплела. А что если на эту тему провести диспут?- загадочно вставил рентгент-лаборант, тоже стоявший здесь же. Он всегда подшучивал надо мной, мол я первый и пока единственный, кто перешагнет порог скрытного, сохранившегося еще пока матриархата всей Средней Азии.
Подошел автобус с табличкой «Больничный городок» и увез моих собеседников. А я опять не смог пренебречь поданной мне машиной и уселся на свое, уже, как бы законное место.
- Галым агай, а я уже не болею и не кашляю. И Лейла тоже не болеет. Мы не пьем холодную воду,- хвалилась мне Галия.
- Молодцы. Хорошо, что Вы не болеете. И я не буду делать Вам уколы.
Небо заволакивало плотными тучами. Вдруг резко стало совсем пасмурно, словно наступили сумерки. Закапал редкий дождь. Дворники медленно двигались туда и обратно, подпевая что-то включенному магнитофону. А тот успокаивал и убаюкивал нас своей приятной мелодией. Меня осенила мысль, что эти дворники, скрипя, напоминают мне о времени, как бы споря сами с собой и никак не могут сообразить, какое время суток сейчас ночь-день, «ночь-день!». Как бежит время, день-ночь, месяц-год. И так пробегает жизнь. А дворники не дают забыться...
Кабина наполнилась знакомым мне запахом этой странной женщины и я, поддавшись нежным чувством, провалился в свои фантазии. Мои мысли опережали события и уводили меня черт те куда...
- А Вы можете водить машину?- прервала меня Айна.
Я когда-то еще студентом занимался на водительских курсах при военной кафедре и удачно сдал экзамены.
- Да, умею. Права где-то лежат на самом дне сундука. Возможно давно они пропитались нафталином. Осталось только засолить, чтобы еще и черви не завелись, - пошутил я.
В промежуток между Акдуаном и Кулантобе, рядом с трассой есть ровная площадка, сезонный аэродром для АН-2 на время хим. обработки посевов. Вот там-то на следующий день я сдавал экзамены по вождению. Айна поставила мне оценку «отлично» и повела нас с дочкой на пригородок собирать подснежники. Над нами стройным клином, словно солдаты в воинском редуте, пролетали, курлыча, журавли. Это их природа и стихия. Они неустанно долетают до мест летовки, чтобы там где-то далеко вывести потомство и вернуться на родину потом холодной осенью.
- Вы знаете, Галия каждый день по нескольку раз вспоминает о Вас и спрашивает, когда же Вы посетите нас. Все уши прожужжала. Да, кстати! Квартиранты наши съезжают. А что если Вам поселиться к нам? Комнаты освобождаются...,- вывела меня из задумчивости Айна.
Намедни мой хозяин Кожик, извиняясь, предупредил, что скоро из Армии возвращается его сын. И он собирается женить его. «Пока не испортился... Чтобы потом не было неожиданностью я заранее хочу предупредить»,- позаботился он, с некоторой неловкостью почесывая свой безобразный затылок. Я пообещал подыскать себе что-нибудь в короткие сроки. И это предложение моего персонального водителя было заманчивым и очень даже кстати.
...Солнце оранжевым кругом зависло над самой головой. В звенящей тишине неба замерли жаворонки, не решаясь опускаться на грешную Землю! А здесь внизу с цветка на цветок пархают красивые бабочки. В этом Миру все живое обретает свой изначальный смысл, все пространство наполняется шорохами, свистом и своеобразным шумом и гамом. Я принюхиваюсь к срезанным только что у самого корня, белым огромным грибам, наслаждаясь их ароматом. Ко мне подошла приятно удивленная Айна и, улыбаясь, похвалила меня:
- Ого, сколько Вы уже насобирали,- и высыпала в сетку собранные ею грибы.
- Галым ага, а вот, тюльпаны,- радовалась Галия.
- Ой, какая красота!- я подхватил ее радость,- Давай приколем вот сюда,- закрепил цветок у нее на груди.
- А я никогда не ела грибов; только на базаре видела,- сказала Айна.
- А знаете, что эта трава называется пырей,-спросил я.
- Нет.
- Стебели этого одуванчика, луковицу пырея, дикого чеснока, лука и тюльпана мы в детстве ели.От корней одуванчика можно получить жвачку. А ее молочко, капающее от срезанного неспелого стебеля очень хорошо убирают бородавки.
О, если перечислять, то в этой степи очень много съестного. Я долго еще объяснял о качествах и значении каждой травинки. Когда-то давно когда человечество не знало вкуса мяса, поедалось все растительное, да и сейчас есть группы людей, считающие себя вегетарианцами и никогда не болеющими и проживающими дольше нашего.
- Ой, простите. Вроде бы я разболтался. Не посчитайте меня за трепача. Есть у меня такой грешок, забываюсь.
- Да что Вы? Наоборот мне даже понравились Ваши рассказы. А откуда Вы все это знаете.
- Выросли в ауле. А потом учили же нас когда-то...
Вернувшись домой, я мелко накрошил собранные грибы и пожарил их на сковороде. Айна и Галия поставили цветы в вазу с водой, а вазу установили в самом центре стола. Пораженная вкусом грибов Айна, довольно причмокивала, а на загоревшем лице выступил яркий румянец. Вот если бы поджарить эти грибы еще на сливочном масле, тогда это точно было бы, объедение. Я скрыл от хозяйки этот секрет восточной кухни. А Галия, оказывается, заснула. Мы и не заметили бы этого, но оказавшись вдвоем за трапезой, мы недолго огорчались. Девочка устала, набегавшись на свежем воздухе. Да и время тихого часа сейчас. Ладно, пусть отдыхнет. Проснется и поест. Оставили ее порцию, а сами облизывали пальчики. Во объедение!
Я готов подолгу любоваться красотой этой непонятной женщины. Она почему-то скрытничает и подолгу молчит, а я, стараясь отвлечь ее от дум, рассказываю ей без устали все о чем вспомню на этот момент.
- Когда я был в Ереване, пошли на рынок как-то, для интереса. Там один мужчина продавал всякое разнотравье. Среди всякой всячины я разглядел эремурус (шырыш), еще неуспевший как следует распуститься. И якобы не зная, что это такое, я поинтересовался у него:
- А это что за трава у Вас?
- Шириш,- ответил он тут же.
- А где Вы его используете?- продолжал я.
- Мы добавляем ее как специи,- пояснял он.
Вы видите армяне издревне используют разные травы в пищу. И у нас и у них эта трава называется одинаково, но мы еще не знаем о ее съедобных качествах.
- А зачем Вы ездили туда, в Армению?- поинтересовалась Айна.
Я рассказывал ей о поездке в Айастан подробно и даже не утаил от нее об Аноит.
- Значит, Вы такой молодой и имеете медаль за свои труды? А почему бы Вам не не пристегнуть ее на лацкан пиджака?
Эту медаль не носят на одежде, хранят в футляре.
- Давайте сделаем так. Вы отвезете грибов своему агаю Садыку. Он же их любит. Днем насобираем побольше, а вечером я провожу Вас на самолет. В воскресенье вернетесь.
Ни в эти выходные, ни в последующие мы не нашли достаточно грибов. Всюду были следы от машин и мотоциклов. Пришлось после праздников поехать к родственникам со стороны матери на Казгурт и упросить до следующих выходных насобирать грибов.
- Ну, это не большая беда,- ответил мне нагаши1. Вот твой старший братан, тот настоящий волчара. Обязательно выпросит барана, а ты племянник учтивый, весь в нас. Тебе, знаменитому доктору хоть целую арбу этих грибов. Не беспокойся, приезжай. Приготовим. Только свистну своим пацанам, они в миг насобирают.
- Да не мне это. Учителю своему хочу подарок сделать. Очень уважаемый человек. Хочется доставить ему удовольствие.
- Ту-у. На край света грибы повезешь?! Да ты что, совсем ума лишился? Вон, сейчас прямо и забирай одного кошкара2. Что может быть вкуснее баранины? А ты - грибы! Нет в тебе отцовской жилки, он был добродушный и щедрый. Ты какой-то чересчур скромный, как девчонка. Чего стесняешься? Говори прямо!
- За барана спасибо. А мне именно грибы нужны.

* * *

С тяжелым чемоданом я прибыл к дому Садыка-ага. В дверях меня встретила Алма Алибековна. Она видать, куда-то собралась.
- О-о! Кого мы видим! Жив-здоров, доктор?! - она оглядела меня с ног до головы,- Как ты повзрослел!
- Садык ага дома? - спросил я после приветствия.
- На конференции инфекционистов стран Азии и Африки,- ответила она, все еще разглядывая меня.
- Г-м-м...
- Чемодан у тебя что надо. Ты как, совсем вернулся?
- Нет. Здесь грибы.
- Ц-ц. Ты посмотри на него. Теперь твой агай и носом не поведет в сторону моей стряпни.
Я открыл крышку и удивился. Вчера только доверху набитые белые грибы сейчас выглядели, мягко сказать, уже не так. Они очень даже сморщились и потемнели.
- А-а! У-у,-Алма Алибековна истерично вскрикнув, заставила меня невольно обратить на себя внимание,- Черви! О, Ужас!- продолжала она.
На поверхности грибов ползали два мельких беленьких червячка. Я растерянно захлопал ресницами. Это было так неожиданно для меня, что я от позора не знал куда себя девать. Вчера только мой нагаши уверял меня: «В сумке они могут помяться и пораздавить друг друга. Мы аккуратно уложили их в чемодан, причем выбрали самые крупные из всех.»
- Слушай, отнеси их куда-нибудь и выборси там.
- Вот же черт-а?! - cокрушался я не зная что делать.
- О-о! Какой аромат! Специфический запах грибов,- раздалось из глубины комнат. К нам выходил приятный чернявый парень в шлепанцах и трико с зачесанными назад густыми волосами. Очень похож на Садыка ага.
Алма Алибековна продолжала возмущенно кричать; словно напуганная овечка, завидевшая хищника, она испуганно смотрела округлившимися в раз глазами.
- Ну и что, что черви? Когда вы их собрали?- он повернулся ко мне.
- Вчера только,- хватался я за свою соломинку.
- Всего сутки прошли. Ничего страшного это они в теплом месте подзапарились. Когда созреют и яблоки, и сливы, и урюки имеют червей. Как будто ты их не видела. Интересная ты, Алма, - выброси. Сейчас мы выставим это все на балкон и хорошенько поглядим. На солнцепеке они, эти твари сами исчезнут. Человек постарался, по оврагам, да по взгорьям собирал, сортировал, укладывал, довез наконец из такой дали, а ты - выбрось. Не умеешь ты уважать чужой труд. Спасибо надо сказать. О-ах, как они пахнут! Где же это такое богатство растет?- он подмигнул мне.
- У подножия горы Казгурт. - взбодрился я.
- Да-а? На наших базарах они- очень дорогое удовольствие. А Вы снимайте плащ и давайте его сюда. Проходите и умойтесь. С дороги-то, поди. Меня зовут Сыдык,- он понес открытый чемодан прямиком на балкон, ловко обходя стол со стульями в зале.
- Ну ты и напугал меня, товарищ доктор,- Алма Алибековна все же засобиралась уходить,- Cадык агай недавно ушел. Ты найдешь его в конференцзале первой инфекционной больницы. А я побежала по магазинам. Вечером будь здесь.
Сыдык оказался проворным малым, да к тому очень словохотливым.Он шустро накрыл на стол. Мы очень даже весело и с аппетитом позавтракали.
Через пару часов я уже стоял у двери конференцзала. В перерыве я встретил с Садыком Сариевичем и доложил ему о гостинце с юга. Он обрадовался не хуже того, когда я получил награду.
- Вечером заходи к нам. Мы будем чествовать зарубежных гостей,- похлопывал он мне по плечу.
- Сегодня у меня другие планы. Я завтра забегу к Вам.
- Тогда завтра к двум дня подходи сюда. Конференция к этому времени должна закончится. Потом мы с тобой свободны.
Мне не терпелось занять место в гостинице, чтобы потом уже пройтись по знакомым со студенчества местам. Пойти в театр и как следует отдохнуть. Ни в одной из гостиниц не оказалось свободных номеров и я просто напросто бродил по городу. Уже сгущались сумерки. Я почему-то оказался на железнодорожном вокзале. Вздувшийся портфель, наполненный всякой всячиной, которую я без выбора покупал то там, то сям я поставил в ячейку камеры хранения и налегке поднялся в ресторан поужинать.
«Неужели придеться коротать ночь на жестком деревянном сиденье»- подумал я и тут же другая мысль навалилась на меня. «Иди к Садыку ага.» «А унего и без меня полный дом гостей.» «Тогда отправляйся к Назым.»
Назым... Эта странная, хитрая и веселая девчонка подтрунивая надо мной, частенько таскала меня за уши, как и полагается с жезде1 и в присутствии сестры вела себя строго и называла меня только «Галым-ага».
Высокая и смешная в своих очках и с продолговатым лицом эта девушка нечаянно вспомнилась мне.

* * *

Теплая, тихая и приятная осенняя ночь. Из-за темнеющего домика с камышитовой крышей доносится мелодия танго. Кто-то искусно выводит на саксафоне эту вечную музыку. С наступлением сумерек, спотыкаясь в попыхах молодежь с ложками и чашками отправляется трапезничать. Столовая в одном конце жилого здания. Получив свою порцию жидкого, очередь движется от веселой и доброй Кулян в сторону Каунбая. Он не спеша раскладывает по чашкам заранее нарезанные кусочки отваренного мяса и всучивает каждому по два кусочка сахара и тоже два ломтя хлеба.
- Ложи побольше! Чего ты жалеешь?! Не свое же, - нетерпеливо говорят одни. Другие же, заискивающе просят: «Кауеке, пожалуйста добавь еще». Но ни тем, ни другим никак не сломить безразличного у чужим прихотям Каунбая. Он равнодушно молчит и даже бровью не ведет.
Потом после ужина, переодевшись и принарядившись, молодежь ожидает, когда же он, Каунбай освободится. А тот, передав оставшиеся запасы в ведение Кулян, не торопясь появляется у единственной лампочки, слабо освещающей с невысокого столбика небольшой пятачок ровной площадки.
Кто-то падает ему саксофон и теперь уже под всеобщим вниманием этот уважаемый всеми человек выводит нежные звуки. Фоксфорт, вальс, танго, намангская полька и еще несколько мелодий чередуются одна за другой. потом они звучат повторно по заказу самых настырных и так продолжается до тех пор, пока кто-то из преподавателей не объявит отбой.
Лично Каунбая нисколько не волнуют эти самые танцы. Для него самое главное, чтобы он был в центре внимания, а еще главнее, чтобы все эта заметила Кулян.
Преподаватели расположились то в километре отсюда. Они остановились в доме бригадира совхоза. Им выделили одну из комнат. Каунбай сам носит им еду. И не только это входит в его обязанности. Если надо,-он сбегает за пол-литрой, а в особых случаях, по особому поручению и глубокой ночью до сторожа. Все видят и знают, что Кулян почитает его, Каунбая, за умения находить общий язык с преподавателями. Об отношении Кулян к Каунбаю знали почти все, в том числе и Галым.
В той осенью Галыму понравилась девушка Назым. А случилось это не ради всеобщей «влюбленности» сверстников. При встрече взглядами она сильно робела и напоминала кролика попавшего под фары машины в темную ночь. Особенно в тот миг, когда она от робости захлопает ресницами маленьких глаз...
Галыму, как и всем сверстникам, уже испольнилось пятнадцать лет. И при встрече с Назым, он тоже терялся, места себе не находил.
Здесь частенько гаснет свет. В таких случаях каждый старается быстренько поужинать при слабом освещении карманных фонариков и, наспех переодевшись, собираются у столбика на импровизированной танцевальной площадке. А еще через некоторое время при свете луны Кауынбай, откинув набекрень свою фуражку «заруливает» на своем саксофоне.
А те, опоздавшие на ужин, похлебавшие остывшего чаю с куском затвердевшего хлеба, тоже довольны, что звучит музыка и Каунбая жив-здоров. Они совсем не думают о том, что им завтра с ранья бежать на поле к надоевшим рядкам хлопчатника и собрать норму. Они об этом на время забыли. Главное для них танцы. Они, как и те, кто плотно поужинал выглядывают в толпе дорогое им личико и жаждут потанцевать. Галым учится на фельдшерском, а Назым на отделении медсестры медицинского техникума. А один из таких вечеров когда не было света, они танцевали у самого края площадки.
- Я буду ждать тебя вот там, за углом,- кивнул он в сторону здания и тяжело вздохнул. Наконец-то он сказал ей. Сколько раз порывался он пригласить ее тайно на прогулку и все боялся чего-то. А сейчас вот сказал. Задыхаясь от волнения за свою долгожданную отважность, он прямиком пошел за угол, не видя ничего и никого рядом с собой. Кого-то даже задел плечом на полном ходу.
- Ты что выпил?- кто-то огрызнулся ему вслед.
А он, сдерживая свое горячее сердце, стоял уже на месте и нетерпеливо ожидал ее. Так, она промолчала... Как понимать ее? Она согласна или пропустила все мимо ушей? А, во! Кто-то идет сюда... Это же Назым... Через секунду они оказались друг против друга. Как нашподившие хулиганы, они прячут глаза, не в силах поднять их и смело посмотреть перед собой.
- Это тебе...
- Что это?
- Хлопок. Двойняшка...
Подарить такую коробочку хлопка считалось здесь признаком влюбленности. Она осторожно приняла этот подарок. А Галым освободившись от тяжелой ноши, предложил: «Пойдем, погуляем...»
Они уселись рядышком на пожухлой траве на высоком берегу канала, на дне которого шумел сухой камыш. От девушки исходит неведомый доныне аромат и какое-то тепло, вскруживающие голову юного отрока. Галымом овладело какое-то чувство, от которого вскружило голову и затуманило глаза. Сердце выпрыгивало из груди, буквально кто-то или что-то перекрыло ему кислород. Он пытался что-нибудь сказать, но губы и язык не слушались его. Он боится прикоснуться к девушке. Даже, не дышит в ее сторону. Какое там обнять!...
- Моя звезда во-он та, - показала Назым на звездное небо.
Наш герой, поступивший в техникум с семилетним свидетельством, был далек от астронрмии. Он даже и не подумал расспросить у кого-нибудь знающего о космосе, о расположении этих самых звезд, что они означают и вообще, почему они вот сейчас моргают? Дразнят что ли этого невежу? Вот же черт?! А то бы сейчас он рассказывал бы ей с какую-нибудь легенду, связанную с какой-нибудь звездой и своими знаниями хотя бы на миллиметр притянул ее к себе. А так...
- Которая?
- Вон та, самая яркая!
- Ну тогда моя во-он та с краю, она тоже светлая,- он буквально ткнул пальцем в небо.
Только он сказал это, Назым встала и пошла прочь.
- Назым, подожди...
Она пошла, не оборачиваясь. Только камыш зашуршал.
- На-зы-ы-ым!
В отсветах лунного света знакомое платице девушки пропало за углом темного здания.
На завтра вечером Назым на танцплощадку не пришла. На следующий день на поле приехала какая-то машина и увезла ее. Оказывается пришла телеграмма: «Умер брат» объяснили сведующие.
В тот же вечер Галым под тусклым светом поплелся на берег канала. На самом дне, там глубоко, как и вчера шуршал густой высохший камыш. Он уселся опять на пожухлую траву на том же месте, где вчера они сидели рядышком с красавицей Назым. Он с нетерпением смотрел в сторону большого дома под камышитовой крышей. Напрягая зрение, он ожидал ее. И вот от темной стенки словно капля из наполненного бокала отделилась фигура в нежном платье. Она все приближалась к нему и он узнал ее «Назым». Она присела рядом. И опять, как нашкодившие, они не смели поднять друг на друга стыдливых глаз. И оба молчат.
- Это тебе...
- Что это?
- Хлопок. Двойняшка.
И опять, как и тогда от девушки исходят опъяняющий аромат и тепло. И опять Галым, одурев от набежавщих чувств, ничего не может ни сказать, не шевельнуться и опять боится дышать в ее сторону. Потом вдруг осмелел, поднялся с места, притянул ее за руку, приглашая на вальс, там за углом Кауынбая, отчаянно, словно плача от одиночества, выводит тоскливую мелодию. Они очень близко друг от друга. Вот он чувствует ее горячее дыхание. Она стеснительно отворачивает от него пылающее лицо. Он, смелея от ее слабого сопротивления, плотнее прижимает ее хрупкое и гибкое тело, она закрывает глаза и полуоткрытые губы манят его к себе. И он, крепко прижавшись и удерживая в своих осмелевщих и крепких уже руках, целует ее. Потом еще целует. Потом еще. И. наслаждаясь вкусом ее прекрасных губ и неизведанным запахом волос, откидывает назад голову и видит звезды. Они как и вчера подмигивали ему и вдруг хаотично задвигались, смещая друг друга с насиженных мест и одна из них тоже яркая вдруг полетела куда-то в сторону. А они, обнимая друг друга, не разжимая объятий, медленно падали на колючую траву.
- Подожди-ка,- сказала девушка, освобождаясь из его цепких рук,- Во-он та звезда, моя.
- Которая?
- Во-он та, самая яркая,-указала Назым как и тогда.
- Ну, а моя вон-та с краю. Она тоже яркая?
Только он проговорил это, как девушка поднялась и пошла прочь.
- Назым, постой!- растерялся он только так же, как и в прошлый раз. А она уходила все дальше, не оглядываясь, и опять слилась с темнотой огромного здания.
- На-а-зы-ы-мм!
Опять зашуршал камыш. И за его спиной послышался странный вой, похожий на плачь грудного ребенка. Галым вздрогнул от пугающего чувства и тело его прошиб страшный озноб. Со всех сторон его окружали шакалы. Их много. Они все прибывают и прибывают. Уже кишат, смешавшись, словно черви в тесной банке.
-На-зы-ым!- первое, что вырвалось у него от страха. Но она уже давно пропала из виду.
На этот крик камыши отозвались густым шорохом и из глубины все выходили и выходили шакалы. Они напирали на тех, кто был ближе к нему и те в свою очередь, оказавшись совсем рядом, своими погаными мордами шекотали его ступни. Галым слабо усмехнулся, потом засмеялся, а потом вовсе расхохотался. Шакалы, отталкивая друг-друга, все норовили приблизиться к нему и пошекотать. они рьяно, по шакальи, поджав свои хвосты тыкались в него своими вонючими мордами и шекотали, шекотали его.
- Шекотать! Шекотать! Шекотать! Всем шекотать!- кричал вожак из самой гущи стаи,- Ступни шекотать и горло!
А Галым все хохотал и хохотал до тех пор, пока не захлебнулся от удушья и замер.
- Все, готов! Начинайте! Оставьте только ступни, ладони и лицо!- напутствовал своих собратьев хитрый и коварный вожак.
Галым увидел свои ступни и ладони с растопыренными пальцами и каплями крови на ногтях и опять расхохотался, потом он услышал голос Назым:
- Все! Он глаза открыл.
- Слава Богу! Пришел в себя,- это говорил какой-то мужчина.
Девушкой оказалась не Назым, а медсестра, следившая за капельницей во всем белом, словно ангел склонившейся над ним. Рядом с ее красивым личиком появилась другое бородатое лицо в очках и он опять услышал:
- Ну, как дела, юноша?
- Хорошо...
На завтра, когда он полностью отошел от приступа, тот самый бородатый дядька, оказалось врач, допытывался у него: «Чего это ты среди ночи делал на канале?!», «Ты знаешь какое зверье расцарапало твои ноги?!», «У вас в роду не было ли припадочных?».
Через несколько дней Галыма выписали из больницы и отправили домой, освободив его от сельхозработ.
- Так, паренек. Ты оказывается, очень мнительный. Ты еще совсем молод. Успеешь и поработать, и набраться ума. Запомни, будь осторожней со спиртным. С такими нервишками, как у тебя можно и вовсе ума лишиться,- сказал ему на прощанье врач.
Закончился сбор хлопка и опять возобновились занятия. Назым уже не было в техникуме. Кто говорил, что она живет у своей снохи и продолжает учебу в тамошнем медучилище, а кто говорил, что она забросила учебу и вышла замуж.
На следующий год летом он рассказал свою историю с Назым одному знакомому, студенту филфака из пединститута Салкену, который чуть старше его. И спросил: «Почему она соскочила и убежала?»
- Тупой ты. Башка у тебя совсем не варит. Она тебе показала на самую яркую звезду и присвоила ее себе, это означает, что сегодня ее звезда засияла ярче обычного и она на радостях делится с тобой и доверяет только тебе эту свою хрупкую тайну. А ты, дурак, вместо того, чтобы назвать ее своей яркой звездой, показал ей какую-то там звезду с самого края...
На четвертом курсе мединститута Галым проживал на квартире у русской женщины Евдокии Кирилловны. На этой же лестничной клетке соседями проживала и Назым со своей семьей. Она ничуть не изменилась и голос тот же и взгляд тот же, только чуть поправилась.
Ее сноха, та которая похоронила мужа несколькими годами назад, перебралась к своим родичам из маленького шахтерского городка в областной центр. Назым некоторое время жила с ней, чтобы быть под рукой. Все-таки семья, дети. Закончив училище, она поработала в одной из больниц города и три лета подряд приезжала поступать в столичный мединститут. Сполна попытав счастья она познакомилась с парнем по имени Толкын и вышла за него замуж. Ее муж тогда работал таксистом. В его отсутствии Назым заглядывала к Галыму и подолгу проводила время за книгами.
- Какой ты счастливый Галым, мне-то никогда не утолить своей жажды по книгам. Вон их сколько у тебя!
- Если бы еще тогда не ушла, обидевшись на мою звезду, мы бы сейчас разделили на двоих это мое счастье.
- Откуда мне было знать. Это наши девчонки поучали меня, мол, если не сравнит тебя с небесной звездочкой, то держись подальше от этого недотепы.
Как-то раз, когда он корпел над заданием Садыка Сариевича, она, мечтательно и гордясь за него, сказала:
- И твои труды, оказывается, пригодились для защиты диссертации, пусть и не твоей. А ты соответственно своего имени тоже защитишься и тоже будешь ученым.
После зимней сессии он съездил на каникулы домой, а вернувшись не застал дома своей хозяйки бабы Дуси. Он пошарил в тайничке, куда они условились оставлять ключ, но и там было пусто. Поставив чемодан у ног он по инерции позвонил в дверь Назым. Оказалось, она дома, одна. Поздоровавшись, она объявила: «Нет. Она не оставляла ключей. Да ты заходи, подойдет еще.» Он оставил свои вещи у них, а сам вышел на мороз и решил прогуляться, пока хозяйка подойдет. Ему было неудобно оставаться с женщиной, когда мужа не было дома. Уже вечерело, мороз крепчал и он вернулся. Бабы Дуси не было.
-Замерз, наверное, - Назым накрыла на стол. И Галым тоже не остался в долгу, выложил на дастархане, из привезенных с аула припасов. За ужином он справился, когда прибудет Толкын с работы.
- Он уехал к своим в аул. Свекр откармливал бычка на мясо. Вот и вызвал сына за своей долей.
...Уже закончилось кино по телевизору и Галым отправился на улицу. Нет, в окнах хозяйки по-прежнему было темно. Он опять зашел к однокашнице и прощаясь сказал: «Я пойду в общежитияе, думаю найдется местечко среди сокурсников.»
-Куда это ты среди ночи?! Ложись вон там,- она указала на приготовленную постель на полу. Самой она приготовила на кровати.
-А что муж твой подумает?!
-А он что святой по твоему?! Мотается наверное у аулчан где-нибудь пьяненький. Все недоволен, что я никак не забеременю, не рожаю. Ему завтра во вторую смену на работу, будет только к обеду. Так что спокойно ложись и спи. Галым не посмел оставаться в одной комнате с Назым. Воспитание не позволило перешагнуть ему невидимую черту запрета. Он понимал, что останься здесь и до греха не далеко. А если муж неожиданно вернется? Нет, надо что-то придумать. Галым опять вышел на стужу. Поковыряв перочинным ножом он открыл фрамугу, а затем и окно.
Потом зашел опять к Назым и предупредил:
-Все нормально, я смог открыть окно. Ты не беспокойся за меня. Спокойной тебе ночи,- и забрался к себе через окно. А Назым обиделась на него, за то, что он вроде бы делал ей какое-то одолжение. Чемодан, пальто и шапка остались у нее.
Баба Дуся оставила включенной газовую горелку, чтобы в такую погоду не заморозить батареи. В комнатах было тепло и он скоро заснул.
«Когда-то ушла я, а теперь и он ушел. Он святой оказывается. Не поддался плохим чувствам» еще долго не могла заснуть Назым и ворочалась, думая о чем-то своем. На утро ее разбудили яростные стуки в дверь. «Это наверно, Галым за своими вещами. Ему видать на занятия надо торопиться.»
Оказалось, Толкын.
- У-у, замерз,- щелкнул он выключателем на входе. Мяса не привез. Отложили на воскресенье.
- Ты рано выехал?!
- Сосед Казим, помнишь. Вот его сын на пирожковозе с матерью в город собирались. Ну и я напросился с ними. Отец передал мешок муки. Им то что? Они в кабине, а я весь продрог... А это чей чемодан?- он уставился на ручную кладь в прихожей.
- Галыма.
Муж промолчал, но брови все-таки насупил.
«Как хорошо, что Галым не остался здесь...»
Она засобиралась на работу в четвертую горбольницу. Чуть позже Толкын встретил Галыма, выбирающегося из квартиры через окно.
- Студент, с приездом!
- А-а, спасибо.
- Давай занесем мешок муки. Вон он у двери.
Галым помог ему занести муку и надев пальто и шапку отправился в библиотеку. Вернулся после обеда. К тому времени баба Дуся была уже дома. Она попросила прощения за ключ. Не думала, что он так рано вернется. Занятия-то завтра. Галым зашел к соседям за чемоданом. В прихожей сидел Толкын с недопитой бутылкой в руке.
- Садись, студент,- он наполнил стакан и предложил его Галыму.
- Ты же знаешь, я не пью.
- Давай-давай. Один раз можно.
- Нет, не буду. А ты разве сегодня не работаешь?
- Не работаю! Так... все равно принеси одну бутылку,- сосед опрокинул стакан в открытую свою пасть,- Ты же из дома. А приезд полагается обмыть.
Галым сбегал за пузырем. А хозяин уже спал, не разуваясь плюхнулся в кровать. Пришлось оставить водку на столе и забрать чемодан.
На завтра ему во дворе встретилась Назым.
- Твой таксист вчера на работу не ходил что ли?
- Я прихожу, а он дрыхнет. Проснулся среди ночи и давай поливать меня грязью... Все равно так продолжаться не может... И так я плохая, и сяк я плохая...,-она угрюмая зашла к себе.
Когда Галым вернулся из Еревана с трофеями, она искренне обрадовалась и призналась ему:
- Счастлива та девушка, кого ты выберешь себе в жены.
После летней сессии Галыма призвали на воинские сборы. А когда он вернулся, они оказывается, переехали куда-то в микрорайоны. Назым оставила адрес бабе Дусе. Но Галым не искал ее. С начала нового учебного года они проходили практику по урологии в четвертой больнице. Там он опять встретил Назым и она рассказала ему, что с мужем они разошлись и сейчас проживает с младшей сестрой на квартире. И Галым частенько наведовался к ней.
Может прямо сейчас и отправиться к Назым? Бери букет и дуй туда! Нет, нечего бередить старые раны. Ей и так одиноко. Если сильный сдержи свои случайные порывы.

* * *

Будучи на вокзале я узнал несколько номеров телефонов гостиниц. Зайдя в кабинку телефон-автомата, я решил дозвониться хоть в одну из них. В «Алтын-дане» мне ответили положительно. И конечно же с радостью помчался туда.
На следующий день в назначенное время я был в инфекционной больнице. Садык Сариевич ждал меня уже у самого входа. Оказывается конференция закончилась часом раньше и он поторопил меня в ресторан, где чествовали гостей из зарубежа.
За богатым столом рассиживали профессора Нуралин, Куреуов, один турок, один японский ученый и два переводчика.
- Вот это он, кто доставил вчерашние грибы,- представил меня гостем мой агай,- зовут его Галым, работает детским врачом. Переводчики каждый на своем затароторили своим господам. Японец что-то сказал и, показав большой палец, приятно улыбнулся. А переводчик сказал нам по-казахски:
- Я такого блюда еще не едал. Очень вкусно.
Турок осторожно наклонил голову. Видать такие грибы и у них тоже есть
- Слушай, это не тот самый парень, который привез медаль из Еревана,- неожиданно спросил профессор Куреуов.
- Да, это он.
- Да это же настоящий талант. Ты где это сейчас, сынок? Сколько времени уже практикуешь?
- Два года.
- Хватит,- поднял вверх палец Куреуов, - тебя уже пора наказывать,- повернулся к Садыку Сариевичу и строго спросил,- я тебе не говорил, что нельзя этого парня выпускать из виду?
- Ну вот поэтому-то он и здесь,- удачно заметил мой наставник.
- А-а, вон как? - Куреуов начал расхваливать меня гостям,- этот парень сейчас на периферии, в самой гуще работы. Еще чуть-чуть он, я думаю присоединиться к нам,- заключил он. Теперь уже все гости, полностью сосредоточились на мне и каждый из них пожелали мне всего хорошего. Когда мы вышли из ресторана Садык ага спросил:
- На сколько дней ты приехал?
- Сейчас собираюсь за билетом. Завтра надо быть на работе.
- За грибы большое спасибо. Это во-первых, а во-вторых, пока Куреуов сам приглашает, поторопись.

* * *

Айна позвонила мне на работу.
- Как съездили?
- Удачно и даже с пользой.
Вечером дома у Айны я подробно рассказал о поездке и поблагодарил ее за участие и пособничество. Раздал им привезенные специально для них подарки.
Немного спустя пришлось освобождать квартиру у Кожика. Переехал к Айне в предложенную комнату. Не передать словами, как радовалась тогда Галия. Ни на шаг не отставала от меня. В тот же день вечером, она уснула в моей постели. Позже Айна забрала ее к себе. А утром, проснувшись, она опять забралась ко мне. А уходя в садик, все твердила, словно упрашивала меня:
- Галым ага, Вы же придете вечером.
Я пообещал, что обязательно приду, но при этом я совсем забыл о том, что сегодня оставаться на дежурстве. А поздно ночью в приемную вошли Айна и Галия.
- Вон Галым ага сидит,- показала мать своей дочери на меня. Увидев вокруг себя сплошь белые халаты, Галия испуганно озиралась по сторонам. Я тоже растерялся, не поняв, зачем они здесь среди ночи. Я взял девочку на руки и вышел в коридор.
- Она покоя мне не дает... Найди да найди Галыма ага. Я никак не могу объяснить ей, что Вы сегодня на дежурстве. Что Вы лечите больных детей, как и ее. Не хочет понимать и все. Пришлось ехать к Вам,- виновато объяснила мне Айна, бессильно опустив руки.
- Галым ага, пойдемте домой,- заныла и Галия.
- Меня не отпустят. Если уйду меня будет ругать вон тот дядя,- показал я на одного врача. - Ты сейчас иди и укладывайся спать, а я завтра вечером приду. Хорошо?
В приемной, кроме меня, были два врача, Какен и Райымкул, дежурная медсестра и один больной. Этот недавно поступил с резкой болью в животе. Хирург Райымкул осмотрел его и после нескольких процедур тому стало легче.
Я кое-как уговорил Галию отправляться домой и, входя в приемный покой, заметил, что разговоры резко прекратились. Только успел расслышать голос Райымкула: «В это наше время, когда женщины заметно достигают результатов в спорте и отправляются даже в космос...» Наверно разговор шел об Айне.
- Кто они?- спросила медсестра.
- Хозяйка моей квартиры.
Только теперь я вспомнил того самого больного. Его и еще одного с ним я видел в бане. Я тогда парился на самой верхней полке. В густом как туман пару невозможно было разглядеть кого-то даже рядом.
- О-у-у, какая духота,- заговорил один из них, усаживаясь на нижней полке.
- Да-а, Айнабек. И мои синяки только-только начали отходить.
- Уф-ф. Да пропади пропадом эта твоя Айнабек. Не вспоминай. Уф-ф.
- Я как-то ходил дергать зуб и чуть рассудок не потерял. С тех пор любого дантиста обхожу стороной. А теперь и к фотоателье близко не подойду.
- Уф-ф! Не вспоминай, ну ее к черту!
- Да ты же первый начал. Давай ее лапать. Ты хоть помнишь, что мы чуть не перевернулись, когда она руль выпустила из рук. «Ладно»,-говорит я согласна. Только выйдем из машины. Ну вышли. Ну дала она нам обоим по мозгам. И тебе, и мне досталось. Дьявол, а не баба! Это все из-за водки проклятой. Будто бы в первый раз дорвались до нее. Стояли как зюзики, голосовали каждой встречной. Никто не хотел брать нас пьяных. Нашлась одна добрая душа, так мы вместо благодарности, руки распускать. Ну вот и получили свое.
- Уф-ф. Давай забудем эту сумасшедшую.Уф-ф. И хватит друг друга Айнабеком обзывать. Все не повторяй больше. Хватит.
- Вот, позор! Это все из-за выпивки. Как же так-а?! Одна баба двоих мужиков... Этот случай останется в истории. Надо как-то отомстить. Пусть знает и наших. Выйдя из парной, я как следует разглядел их.

* * *

На следующий день после отъезда Артамонова вечером зазвонил будильник. Я нажал на его кнопку и тут же заорал транзистор, и поднялся сильный шум и гам. Муська от неожиданности соскочила с места и растерянно уставилась по сторонам.
- Не бойся, Мяука. Теперь мы не будем скучать,- успокоил я кошку и тут же вышел Аврамчик.
- Как дела, сосед? Я думал, у тебя гости, а оказывается это транзистор такой голосистый у тебя. Пойдем к нам.
- А Галя где?
- В город уехала. Наша дочь с рождения не здорова. Вывих таза. Летом прооперировали. Вот мы время от времени показываемся ортопеду.
Дома у Аврамчика нас ожидал богато-накрытый стол.
- Ну как? Привыкаешь к армейской жизни? Готовить можешь?
- Готовить, стирать и гладить- это дело привычное.
- Да, восточные мужики классные повара. До тебя тут один узбек был. Так он готовил и плов, и манты, и шашлык- пальчики оближешь.
А я рос как, нечего хвалиться. Отец вернулся с фронта инвалидом и всю оставшуюся жизнь болел. Мать умерла, когда мне только исполнилось шесть лет. Тяжело жилось. Учился в восьмом классе, а после уроков бегал подрабатывать на пилораму. Там такие урки работали. Палец в рот не клади, по локоть откусят. Каждый день побочный заработок. И меня, как самого младшего в магазин посылали. Попробуй, не пойди. Шею в раз намылят. А когда ничего не перепадало, то на похоронах траурным маршем зарабатывали.
В десятом классе понравилась мне одна девчонка. И отец, и братья ее были против наших встреч. Как-то вечером я дожидался свою зазнобушку у ее же забора и слышу как ее отец орет во все горло:
- Ты что думаешь, с этой шпаной и алкашем счастливой будешь?! Дура ты! Нашла себе спутника жизни. Да он запьет и бросит тебя. Все они алкаши.
Вот эти его слова и протянули меня до мозга костей. Да! И два брата моих тоже были не подарок. Я со злости развернулся и ушел. И с того самого дня я не курю и не пью. А с Люськой я уже не встречался. После нее я конечно знакомился с другими девчатами. На свидание приглашал. Но... на мне было пятно алкаша и шпаненка. Не каждая девчонка соглашалась со мной встречаться, с таким. В один из дней отправился служить. До отъезда я успел познакомиться с Галкой. Ну и переписывался с ней все время. Через год приезжаю в отпуск, а дома чужие люди хозяйничают. Отец - бедняга сошелся с кем-то, а дом сдал квартирантам. Братья разъехались: старший в Магадан, а младший в Казахстан на целину. Ну зашел к отцу проведать, а остаться не решился. Ну и до Галки тоже заехал. Вот это настоящие люди. На мне кроме воинской формы ничего не было. Она вместе с отцом повели меня по магазинам, справили костюм, рубашку, галстук. На следующий год после дембеля, мы поженились. Да... Счастье нам выпало. Я поступил в офицерское училище, а Галка в пединститут заочно.
Когда я в лейтенантских погонах приехал первый раз в село, много кто ахнул. А в прошлом году мне не терпелось получить четвертую звездочку. Получил капитана и выпросил отпуск у командира. Так мои давнишние сельские «братья по оружию», завидев гвардии капитана Аврамчика признались:
- От кого, а от тебя мы такого не ожидали. Конечно же и Люська встретилась. Эта ядренная баба сама вцепилась в меня и поцеловала в засос.
- Э-э, ты что это?! - возмутилась Галка.
- Дай мужа на прокат, - шутя и всерьез кричала ей Люська,- Эх, я промашку дала, а не то не видать бы тебе Валерку. Кто же думал, что из него выйдет офицер-красавец?! Эх-х, жаль! - она лукаво улыбнулась и тут же печально смолкла.
Оказывается она развелась с мужем. Живет с дочерью. Ее печальные глаза до боли резали мою душу. Я так и порывался признаться ей в том, что это ее отец повинен в том, каким я стал сейчас. Если бы не его характеристика мне, кто знает, кто бы из меня получился. Вот так-то...
А в общем мы - неплохие соседи. Галка биолог по специальности. Она вдолбила себе в голову, что гелминты переходят к человеку от кошек и собак. И по этой вот причине они не были в ладах с Артамоновым. А Артомонов- простой и добродушный человек. Она очень мечтала, чтобы его квартиру заселились семейные. Но не сбылось. Да... Их разделяла одна всего лишь стенка, но все равно они не ужились. Получается, что на чашах весов, были разные гири. Вот и не сходилась стрелка с самой серединкой. «Сытый голодному не разумеет», потому что ему и в голову не придет, что ему когда-то выпадает голодать.
Эх, если бы Айна и Галия были бы здесь со мной, наверняка мы бы дружили семьями. Марина и Галия бегали бы вместе как козочки-двойняшки. Маленькая моя Галияш, где ты сейчас? Как ты там?

* * *

Как-то Галия слезно просила:
- А давайте сегодня будет мой день рожденья. Алие папа на именины подарил подарок и Айжане тоже папа подарил подарок...
На следующий день и я и Айна накупили ей игрушек и торжественно вручили ей с поздравлениями.
- А завтра пусть будет опять мой день рождения - попросила она опять.
И на завтра мы опять поздравляли ее.
А она вдруг возьми и скажи:
- Галым ага, Вы стали моим папой, да?
- Эй! -Айна пригрозила ей пальцем.
- У Айжаны есть папа, у Алии есть папа, у Саши есть папа. Мама, скажите, чтобы Галым ага был моим папой.
- Не говори так. Называй его «ага», а не то он уйдет совсем.
- У всех есть папа, а у меня нет. Мне нужен папа, - не унималась девочка.
- Ладно, пусть называет меня папой,- согласился я,- не удержавшись от нахлынувщих теплых чувств.
- Да Вы что?! А что люди скажут? Называй Галым ага, а то получишь,- встревожились мамаша.
Я хоть и считался квартирантом, но был вроде бы членом этой семьи. Айна отказывалась брать с меня квартплату и нашла же веское объяснение: «Врач моей дочери живет здесь рядом с ней. Это и есть ваша кварплата.»
- А меня это не устраивает. Не могу же я жить у вас задарма. А продукты...
- Нет худа без добра. А еще говорят: «Загадывай хорошее, но и не забывай о плохом.» Вот если я вдруг заболею и Вы будете меня лечить, сколько Вы возьмете за лечение.
- Да Вы что?! Как Вы можете?!
- Во мне неизлечимая болезнь?
- Потом как-нибудь расскажу. Кто мог подумать, что случится такое!...
Со дня моего приезда Айна уже осторожничала в своих высказываниях и поясняла мне то, что было для меня совсем непонятным.
- Во мне живут два моих «Я». Мудрая Айна и глупая Айна. Вот они постоянно противостоят друг другу. Поэтому бывает, что выскочит что-нибудь. Вы на это не обращайте внимания. Как по Вашему, это болезнь?
- Да. Одна из разновидности невроза.
- А это излечимо?
- Конечно. Для этого Вам нужно стремиться быть всегда быть всегда веселой, держать себя в форме, не расстраиваться по пустякам, и не обращать особого внимания на мелочи.
- Значит, мне никак не избавиться от этого.
- Ну что Вы?! К примеру, если Вас донимает какая-то неприятная мысль, то Вы должны быть в компании с кем-то. Даже если у Вас неподходящее настроение, Вы попытайтесь с кем-нибудь заговорить, а еще лучше, пошутить.
- А если в этот момент никого не окажется рядом? Ну вообще никого. Может так быть?
- Тогда пойте. Или поставьте музыку и танцуйте все, что Вам нравится.
- Сама с собой, что ли?
- Ну да.
- Престаньте шутить. А вдруг кто увидит, подумают с ума сошла.
- А Вы никому не показывайте свои танцы.
После этой поучительной беседы, Айна частенько напевала что-нибудь или мурлыкала себе под нос. Иногда, постучавшись, заходит в мою комнату и нарочито вздыхает:
- И Вам не надоедают эти Ваши книги. Давайте поговорим о чем-нибудь. Что Вы еще мне посоветуете?
И мне приходится подолгу что-нибудь рассказывать ей. Я специально выбираю подходящую для ее недуга тему, стараюсь отвлечь ее ненадолго. А она заинтересованная моими рассказами, не в силах оторваться от меня. Забывает обо всем на свете. И только, когда я прерываю свою болтовню, она вдруг спохватывается и бежит на кухню.
Стало уже привычной, что они без меня не садятся за стол. А Галия не уходит спать одна и всегда уговаривает меня дергая за штанину. Мне приходится изо дня в день прерывать все свои дела и убаюкивать ее в своей постели. А потом заснувшую ее Айна уносит к себе. Но рано поутру, когда мама делает зарядку, доча, еще не как следует проснувшись, опять прибегает ко мне и прячется под моим одеялом.
Отец поучал меня: «Держись на расстоянии от уважаемого человека. Когда находишься рядом, могут выявиться какие-то мелкие пороки, которые не заметны из далека. И тогда уже ничего не сможет вас сблизить. Все приятное принимается только издалека. Это закон природы. Вдали друг от друга мы мерзнем, а рядом сгораем. Умей держать себя на расстоянии, с кем бы то ни было.»
Я вспомнил это его наказывание и пожалел, что перебрался сюда жить. Мы бы могли и издали неплохо уважать друг друга.
Как бы Айна не старалась быть веселой и шутила со мной, а иногда подтрунивала над моими стараниями и тягу к знаниям, но было видно, что все ее потуги натянуты, т.е. этой ей очень трудно дается. Что-то ее гложет, это было очень даже заметно. Мне кажется, что эта женщина нет-нет и скрытно плачет о чем-то своем. Давно это с ней так, или она только со времени моего приезда угрюмая. Я вспомнил, о чем мне рассказывал Кожик, неужели правда? Частенько вглядываясь в Айну, я задавался вопросом, какая она? И все больше хотелось мне обнять ее и ласкать прижимая к себе, целовать, вдыхать запах ее тела и волос. Но какая-то сила удерживает меня. Не хватит смелости. Не знаю, как она отреагирует на это? Иногда сам не замечаю, как пристально вглядываюсь в нее. По тому, как смотрит человек на свой объект, можно многое определить: и чувства и настроение и даже намерение. А Айна? Она тоже, я замечаю вглядывается в меня. Потом стрельнув страстной искоркой и выправив брови, словно лебединные крылья, она вдруг запоет. И все ее песни звучали грустно, в их словах была горечь о безответной любви юноши к девушке.

Помнишь, я тебя цветочком называл,
При прикосновении дрожь в руках наблюдал.
Бесконечно я слово «люблю» повторял
И при этом твое молчаливое согласие видал!

Я не ошибся в своих догадках. Вот уже в третий раз застал ее плачущую. Первый раз это было на кухне. Галия играла во дворе с соседскими детьми. Она не заметила, как я вошел. Утерла слезы и уставилась в окно, разглядывая бьющуюся об стекло муху.
- Вы не заболели?-только и нашелся я, что сказать.
- Нет, все хорошо.
Постоял немного возле нее. Помолчали. И я пошел к себе. Потом я услышал как она запела. «Ну вот, нормально. Сама себя заставила...»
В следующий раз она оправдалась тем, что была у могилы родителей и потому сегодня разревелась. А в этот раз она, утираясь платочком, встала и подошла ко мне.
- Стоит мне расчувствоваться и Вы тут, как тут. - Потом она притянула меня к себе за плечи, обняла мою шею, закрыла глаза и принялась жарко целовать меня в губы, в щеки, в глаза. Я поддался набежавшим чувствам и тоже обнял ее и сам целовал ее губы и тоже страстно.
- Все! Все! - вдруг оттолкнула она меня,- так нельзя... Не надо обольщаться и простите меня.
Она быстренько отошла от меня к стенке и не оборачиваясь, проговорила:
- Не подумайте чего-нибудь плохого. Это всего навсего минутная слабость грешника мимо которого пробегает Мирская жизнь. Не обижайтесь на меня. Давайте забудем и оставим все здесь.
По выходным дням субботу и воскресенье работа в фотоателье закипает хоть отбавляй. В такие дни Айна работает поочередно со своей сменщицей. Сегодня воскресенье. Вчера мы условились выехать на природу, к речку Карасу. Мы заехали на небольшую полянку в густых зарослях деревьев.
В прошлом году я уже бывал именно здесь. Из-за засушливой погоды трава пожухла еще не успев как следует созреть. И большинство организаций по выходным выгоняли на заготовку листьев. Тогда мы, несколько сотрудников нашей больницы обедали на этой полянке. И здесь речка не так глубока, от силы по пояс.
В этот раз мы, как и должно это быть, расстелили прихваченные с собой одеяла на зеленом природном ковре; разложили съестное и установили магнитофон. Вокруг поросли густого кустарника, Каратала, вербы, джуды. В вышине неба, разреза голубой купол белыми полосами летят два самолета, кажущиеся блестящими серебрянными птицами. Галия уже стояла на берегу и бросала в темную воду камешки.
- Ты посмотри-а? Они уже здесь,- смахнула Айна прилипшую мошкару с красивых ног и прямо взглянула на меня, показывая свою изящную осанку.
Густые черные волосы спадают на плечи. Черный купальник четко вписывался в ее прекрасное, словно вылитое тело. Правильные изгибы дамских прелестей ослепляли меня и я буквально оглох и онемел. А она, видимо, заметив мое смущение, с разбегу красиво плюхнулась в воду. Вот так всегда. Мы стесняемся смотреть друг на друга...

* * *

Бывало так, что я по две, а то и три недели не наведывался к своим Кулантобинцам. Тогда моя матушка, не в силах выносить долгую разлуку, сама приезжала ко мне. И конечно же не на легке. Она буквально жилы рвала под тяжестью огромных сумок с запасами пропитания для любимого сыночка. Здесь было и мясо, и сливочное домашнеее масло, творог, а самое главное курт. А бывало пришлет кого-нибудь из внуков и накажет ведь строго настрого передать все гостиницы из рук в руки и как следует разузнать и запомнить, как у меня дела? Не приболел ли? Ну и все-такое. Ну а отцу, мне казалось, было совсем неинтересно, где я, с кем я и как я? И в техникуме и в институте мне отказывали с местом в общежитии, ссылаясь на то, что у меня есть родители. И отец тоже одобрел такой подход ко мне со стороны моего руководства.
- Ну и живи на квартире, денег хватит. Зато будешь в тишине, подальше от шума и гама,-сказал он как-то,- И стипендию не бери. Пусть дадут тем, кому эти деньги нужнее.
Он ни разу не проведал меня, не побеспокоился в каких условиях я проживаю, успеваю, нет ли с занятиями... Он только и говорил, что мужчина должен иметь голову на плечах. Приезжаю раз в год и то ни обнять, ни поцеловать... Ни-ни. Сожмет мои нежные пальцы шершавой и грубой ладонью...
- Как успеваемость, хорошо?
- Хорошо.
- Сыт? Денег хватает?
- Да.
- Если понадобится деньги, не стесняйся, скажи.
Вот и все приветствие отца и сына при встрече после долгой разлуки.
Помню, приехал я на каникулы после первого курса техникума домой, а он:
- Как успехи в учебе?
- Хорошо.
- А у тебя, будущий учитель?- спросил он у рядом стоящего Салкена.
- Хорошо.
- Ну лишь бы хорошо было. Четыре с половиной- это хорошая оценка. Этого хватит. И выше не надо и ниже тоже.
- А разве плохо, если учиться на отлично?-спросил удивленный Салкен.
- Мы не смогли, подобно Вам получить высшее образование. Книги таких известных авторов, как Макаренко и Спандияр Кобеев мы не выпускали из рук. Но пусть мы и не могли написать таких художественных произведений, а все же нам есть что сказать вам молодым в назидение. К примеру послушайте, как оборачивается отличная учеба для некоторых. Сын Сейдахмета и сын Жиенбека учились вместе и оба на отлично закончили семилетку. Теперь они учатся в десятилетней школе-интернате в Акдуане. Сын Сейдахмета и там учится на отлично, но теперь уже он и не разговаривает с сыном Жиенбека и даже домой на побывку приезжают порознь. Получается, что у отличников совсем другая жизнь, другие нравы... Сын Жиенбека по прибытии домой никогда не сидит сложа руки, все время ищет и находит работу. Круглое лето на току. А тот ни дома, ни где-то еще там пальцем не пошевелит. Вся работа на плечах родителей. Он, белоручка, поди и не знает сколько голов скота у них в хозяйстве. Каждый год по осени всех детей отправляют на сбор хлопка. Они, бедняжки возвращаются только лишь глубокой осенью с мозолистыми и потрепавшимися руками. А он в это время дома в потолок плюет. Видать, отец жалеет свое чадо и договаривается с учителями и врачами. Видит Бог, останься этот парень один дома, так и чайник не сможет выкипятить для себя же. Как-то он запрягал лошадь брату, а потник шиворот на выворот накинул. А за теленком послали, так он привел теленка, да чужого. Смех и грех прямо... Я не сдержался как-то и сделал ему замечание:
- Толку то с твоей учебы. Отличник, а ума на домашние дела - ни грамму.
Он затрясся весь от злости, и глаза полезли из орбит, покраснев лицом. Привык только похвалу слушать в свой адрес. А тут его позорят, понимаете ли. Не в силах ничего сказать, он так и ушел с неразтраченной злобой от обиды. За такой характер и поведение он даже двойку не заслуживает. Кол ему надо ставить.
Ну и закончит он институт, получит диплом, а с таким норовом ему тяжело придется. Ну поможет ему устроиться на хорошую должность папенька, а там со своей спесью он и будет обузой на шее у всех подчиненных.
Вот возьмите по литру бензина и автола, пусть даже отработку и вылей на землю, потом подожги. Бензин моментально вспыхнет и огорит до капельки. А масло будет гореть еще долго. Я не хочу, что все, но большинство отличников, как тот самый бензин - вспыльчивые и быстро- отходчивые. Раз и кончились. И толку с них никакого. Вон сын Шандыкула и в школе, и в институте был круглым отличником. Знающие говорят, что во всем районе не было равных ему математиков. Так он из-за какого-то пустяка сорвался и запил. А сейчас где-то в городе сторожем работает. Я думаю, что сын Сейдахмета и есть тот самый Нар, которому по плечу любые невзгоды. А круглым, настоящим отличником можно назвать сына Кадырбая. Он и в школе, и в институте учился на отлично. И рисует и на домбре играет. А какой он тамада! И в спорте тоже успехи есть. И сейчас на хорошей должности. Но несмотря на это, он никогда не задирает носа. Каждый раз, приезжая в родной Кулантобе, в первую очередь зайдет в каждый дом, где был траур, выразить соболезнование. А старших по возрасту особо почитает. Я бы много еще чего поведал об отличниках.
Вот так или приблизительно так, мой вообщем-то молчаливый отец иногда мог высказать свое мнение. Когда я приехал из Еревана и показал домашним свою заслуженную медаль, отец сказал коротко, но веско:
- Трофеи- это очень хорошо, но нужно всегда быть бдительным, потому что рядом с приятным присутствует и обратное. Награда, а с ней и слава могут привести к излишнему бахвальству и зазнайству. Есть хорошая поговорка у нашего народа: «Лампа, которой дано светить, снизу покрыта копотью.» Наградой можно гордиться, но хвалиться вредно.
А совсем недавно, когда я ездил навестить домашних отец мне выговорил следующее:
- Слушай, парень! До меня дошло, то что ты схлестнулся с какой-то разведенной. Дочь у нее есть. И что ты не слазишь с ее машины. Здесь рядом с нашим селом проживает мой однополчанин Даулетияр. Его сноха оказывается лечилась у вас в больнице. Она мне и рассказала. Недавно и сын Садырбая тоже болтает о том же. Говорит, что эта бабенка сама к тебе прилипла как присоска, ни шагу тебе ступить не дает пешком. Это правда? Тебе что машина нужна? Давай, купим...
- Дочь ее у меня лечилась. Тогда она и подвозила меня несколько раз. Да и сейчас, если встретится где-нибудь на улице, подвозит куда надо,- сказал я как есть.
- Смотри, парень. Допрыгаешься! Я все же думаю, что у тебя есть голова на плечах. Я еще не сказал об этом матери. Не дай Бог, она узнает...
...Сегодня я вернулся пораньше из военкомата, где проходил воинскую комиссию. Дома меня ждала моя добрая матушка. Они вместе с Айной сидели за одним дастарханом и беседовали с удовольствием попивая чаек. Не успев как следует поздороваться со мной заждавшаяся старушка набросилась на меня нарочито строго, но с искренним уважением:
- Что же это ты сынок не предупредил нас, что поменял свой адрес? Если бы не жена Кожика, я одна и не нашла бы тебя.
Я извинился за то, что заставил долго ждать себя, и мать, поднявшись из-за стола, тут же направилась к двери. Она поросила освободить принесенные ею сумки, стоявшие в прихожей. От предложенной машины моей хозяйки она наотрез отказалась и я пошел провожать ее до автостанции.
По дороге она в задумчивости сказала мне:
- Жена Кожика не совсем лестно отзывалась о твоей хозяйке-фотографе. Я уже давно здесь и успела поговорить с вашей соседкой. Так она напротив говорит, что ничего плохого за Айной не наблюдала. Хвалит даже. Оказывается у нее твердый и добрый характер. Это и не каждому мужчине дано... А наши аулчане уже давным-давно поженили тебя... Я и приехала разузнать все подробнее.
- Да что вы, в самом деле?! Вы же видите, что я всего-навсего проживаю у нее на квартире. Если бы надумал пожениться, неужели же я, не предупредил бы Вас?!
- Не знаю-не знаю, сынок...- она растерянно заглядывала в мои глаза и мне было жаль и ее, и себя за безысходность положения. Ну как ей по другому-то объяснить?!

* * *

Было воскресенье. Оранжевый диск солнца цвета спелой джуды, поднявшись надзаснеженными верхушками величественных сосен и освещая всю округу ослепительным отсветом, словно разбросало везде мелкие-мелкие бусинки жемчуга. А чуть позже справа от золотистого диска над зеленью густого леса нависает дуга радуги, вонзаясь своими краями в тайгу. да-да, такая же радуга, что и в наших краях появляется на небе сразу после дождичка, а здесь ею можно любоваться и в текучие морозные зимние дни.
Я закончил обход больных в лазарете. Прапорщик Кузиев попросил осмотреть меня заболевшую тещу. До этого он помог мне с вступлением в общество охотников. Я только лишь заплатил членский взнос и сдал техминимум, а он зарегистрировал номер моего ружья в билете и заверил печатью.
Дома у Кузиева все как в зоологическом музее. В каждой комнате, буквально в каждом углу на ветках чучела многих птиц. Единственно, что только не шевелятся, а так с настоящими не спутаешь. На стенах картины, искусно выполненные на срезах березы.
Болезненного вида старушка, старчески шурилась, еле-еле поднимая тяжелые веки. В глазах ее выражался недуг.
- Что-то голова разболелась, в ушах стоит какой-то гул и глаза не видят ничего,- скорбным голосом она поведала о своем самочувствии.
Оказывается у нее поднялось давление. Я ввел ей дибазол, папаверин и она выпила еще кое-какие лекарства. Немного погодя, почувствовав облегчение она подняла голову с нежной пуховой подушки. Во взгляде чувствовалась благодарная улыбка и я отправился домой. Провожая меня, Кузиев повторяя свое «Спасибо-спасибо» предложил мне:
- Если у Вас будет время, сходим на рыбалку, сегодня же после обеда.
- Какая это рыбалка в такой мороз?-удивился я.
Здесь в этих местах дни совсем короткие: не успеет засветать, как немного погодя темнеет, опускаются сумерки и наступает ночь.
- После обеда - это когда?-все же, дабы не обидеть его спросил я.
- После часа.
После полудня мы с Кузиевым отправились на рыбалку. На заснеженном льду лежали следы разных зверей виляя, пересекаясь между собой, пропадая из виду и снова появляясь, словно пунктиры и точки на контурных картах за шестой класс. Мне очень тяжело дается ходьба на лыжах. В наших-то южных краях никто не учил нас этому ремеслу. И я изрядно уставший, тяжело дыша, опираясь на тоненькие лыжные палки, еле-еле волочу ноги. А Кузиев, то обгонял меня, то поджидал, наклонившись над снежной гладью, рассказывает мне, как ни в чем не бывало.
- Вот это следы лисицы; вот здесь прошла рысь, а волк прошел в ту сторону,-он указывал в чисто-белую даль лыжной палкой и спокойно продолжал.-А потом, Вы, товарищ лейтенант сами воочию убедитесь, как много здесь озер и мелких и крупных. Я пока не могу рассказать Вам насколько красиво бывает в сезон белых ночей... А, кстати, Вы можете грести веслами?
- Нет,-отдышавшись, коротко ответил я.
- Ничего страшного я сам Вас научу. И рыбачить научу, и охотничать тоже. Ничего хитрого в том нету.
- Лучше бы ты научил меня рисовать на срезах березы.
- А это очень просто,- было заметно, что ему приятно быть полезным мне,- Вырезаем из высохшей березы эллипс, выравниваем поверхность и на этом ровном полотне рисуем обыкновенными карандашами, потом по готовым линиям пройдемся выжигателем. А затем подкрашиваем, придаем нужный фон и лакируем бесцветным лаком. Я потом все подробно покажу Вам, товарищ лейтенант.
Кузиев остановился и снял со спины наплечный рюкзак. Потом освободив ноги от лыж, расчистил сапогами лед от хрустящего снега. Достал из рюкзака аккуратно сделанный бур и теперь уже захрустел лед, выползая из лунки мелкими ослепительно сверкающимися кусочками, словно разноцветные камушки в детском, как бинокль-мозайка. Так он проделал еще несколько лунок на территории, где бы мог поместиться дом-пятистенка. Потом мы установили у каждой проруби раскладные стульчики и опустили в ледяную воду лески на коротких удилищах. Потом я изрядно вспотел, бегая от одной к другой, и вытягивая рыбешку за рыбешкой. Сравнительно за короткий срок наш улов был очень даже весомым. На обратном пути мой гид Кузиев все объяснял мне, как отличать следы зверей.
- Вот видите, товарищ лейтенант, здесь обрываются следы зайца. Как Вы думаете, почему?
Я огляделся и заметил, что и вправду, не доходя пару шагов до спаренной ели следы косого трусишки пропадают и дальше за елями их тоже не видать. Странно. Я удивленно посмотрел на Кузиева. Должно быть выражение моего лица выглядело смешным, он отвернул возникшую улыбку. А я высказал догадку:
- Возможно какая-то хищная птица унесла его в небо?
- В таком случае заяц обязательно пригнулся бы или, упав навзничь, защищался бы своими лапами. Но мы не видим здесь никаких следов борьбы. Снег остается не примятым...
- Ну птица подлетела незаметно, стремительно,- развивал я свою мысль.
Прапорщик-следопыт отошел в сторонку, поднял кончиком пышной палки края густого кустарника и я увидел следы зайца.
- Вот,- пояснял мне он,- зайцы часто запутывают свои следы таким образом; они неожиданно прыгают в сторону и обязательно в густые заросли, чтобы сбить с толку преследователей.
Вечером, наевшись вместе со мной моих трофеев, Муська принилась приводить себя в порядок. Она очень тщательно умылась, потом как следует расчесалась. довольно урча, она казалось не обращает на меня никакого внимания, но время от времени приоткрывает свои раскосые зеленые глаза, словно убеждаясь, дома ли хозяин или опять куда-то умотал. Эх, подруга! Тебе тоже надоедает оставаться одной, да?
До чего же добрая душа этот прапорщик Кузиев. Хороший парень. Мне теперь надо обязательно навещать его больную тещу, пока она как следует не выздоровеет. С давлением не шутят. Она казалось такой беспомощной на своей кровати. Так же печально лежала в свое время неожиданно заболевшая Талшибык.. Если бы я был там на нашем теплом юге, я бы сейчас же пошел к ней... Как там она, без меня? Я до сих пор не получил ответа от нее на свое последнее пписьмо. Напишу-ка ей еще одно. Пусть чувствует мое присутствие рядом с собой.

* * *

Пишу письмо, а сам вспоминаю, как попал к ней домой в первый раз. Вызвал меня главврач к себе с утра и объявил:
- Мы решили отправить тебя обратно в детское отделение.
- А Алима Бекеновна не выгонит опять?
- Вчера вечером она приходила и сама попросила об этом.
- Сама попросила?-я даже удивился.
- Понравился ты ей, видать. Я убеждал ее, что это будет по меньшей мере неудобно. Сами принимаем решение, а теперь идти в разрез... Даже предложил ей кого-нибудь другого из педиатров. Но она наотрез отказывалась отвсех. Ей нужен только ты.
- Странно,- я по-мальчишенски почесал затылок.
Главврач посмотрел на меня испытывающе и продолжил:
- Алима Бекеновна осознала видать, что погорячилась тогда. Она очень тепло отзывалась о тебе. Говорит, что ты никогда и ни на кого не повышал голоса, что ты всегда прислушивался к чужому мнению, зря никого не обижал, очень скромный и совсем уж не строгий.
- Все правильно. Ну вернусь я обратно и опять она будет мне выговаривать. Лучше уж я останусь здесь, в поликлинике,- осторожно отказался я от предложенной должности.
- Послушай,- главврач отложив в сторонку, оказавшуюся ненужной авторучку, снял очки и прямо посмотрев на меня не строго продолжал внушать мне,- все мы люди, все мы человеки. И у каждой из нас есть свои пороки. Природа наша такая. А она, между прочим, женщина. У нее и ошибок должно быть больше. Главное то, что она признает свою минутную слабость и не стесняется об этом говорить вслух. Я уверен, что она не сразу решилась на такое, но она все же молодец. А ты должен хотя бы выслушать ее еще раз. Она знает, что ты уважаемый не только в коллективе. О тебе очень хорошо отзываются родители твоих больных и уже выздоровевших детишек. Недавно родившихся называют твоим именем. Тебя называют грамотным и знающим врачом,- это она сама так сказала. Она очень жалеет, что наказали тогда тебя, оказывается ты вовсе не выпиваешь. А Кайракбаева странная какая-то. Так и пропала с тех пор. Отец ее приходил за трудовой книжкой. Вошел так, прямо сейчас дуй к бекеновой, - главврач опять надел очки и взял, что разговор окончен.
В приемной меня остановил секретарь.
- Галым Базылович, Вам письмо.
Конверт был без обратного адреса и почерк совсем незнакомый. Я пребывая еще под впечатлением разгона у главврача, нервно вскрыл письмо и бегло прочел начало.
Галым-ага, я не знаю Вашего домашнего адреса и поэтому указала адрес боьницы, думаю, что Ваши и мои тоже коллеги вручат его Вам в руки.
У меня к Вам две просьбы. Первая - я очень прошу Вас, не встречайтесь с той женщиной фотографом...
- Так, - я составил темы и дальше уже читал письмо внимательней, проникаясь в каждое слово.
...Близко не подходите к ней и вообще не разговаривайте. Я этого не хочу! И не только я. В нашей больнице много девушек, свободных девушек. И многим из них Вы нравитесь. Стоит только собраться всем вместе, только и шушукаются, что о Вас. И ни одна из них не одобряет Ваших встреч с той женщиной. С женщиной. Неужели для себя Вы не можете выбрать достойную девушку?
А я... Я никак не могу Вас забыть. Где бы ни была, чем бы ни занималась,- все время Вы перед глазами. Наши домашние подозревают, что я больная и водят по врачам. Но никакие лечения не действуют на меня. Моя добрая матушка водила меня и к знахарке, но и она разводила руками. Посоветовала сводить к мулле. И это оказалось бесполезным. Я не уверена, насколько я больная. Вроде бы совсем здоровый человек. Но ни одного начатого дела я не довожу до конца. Мне всегда не хватает пяти минут. Я перескакиваю с одного дела на другое... Всегда теряю свои вещи. Или сама же куда-нибудь задеваю, а потом ищу. Вообщем бесконтрольные поступки. А Вы для меня несбыточная мечта: Вы та цель, до которой мне никогда не дотянуться. Может быть поэтому я часто вижу Вас в своих снах. Только так я могу быть вместе с Вами! Эх! Если бы случилось чудо, и я превратилась в парня, а Вы-в девушку, то я бы... Да Вы и представить себе не можете, что бы я сделала с Вами. Я бы связала Вас по рукам и ногам и увезла бы Вас на самый край света. Да-да! Ради того только, чтобы быть с Вами, я готова пойти на любое, пусть даже преступление...
Сейчас я под строгим контролем. Мои родные следят за каждым моим шагом. со мною рядом всегда кто-нибудь да есть. Видимо они боятся, что я могу уйти из дома и где-нибудь заблудиться. Пропасть и не вернуться. Думают, что я уже подвинулась рассудком. Может, это и правда. Иногда я выдаю желаемое за действительное. Верю в то, что Вы все равно придете и мне становится так легко на душе... И вот в таком настроении я пишу Вам это письмо. И очень-очень надеюсь, что Вы его получите.
Вторая моя просьба - избавьте меня от этой боли! Мне плохо без Вас! Выручите меня! Приезжайте скорей! Спасите!
И простите.

Талшыбык.
21 ноября 1971 года.

В то самое время, когда наш герой читал это письмо- признание влюбленной в него и от этого беспомощно-заболевшей девушки, где-то там в просторах великого океана терпел бедствие одинокий корабль. Если бы можно было обозначить на карте то самое место, то оно едва было ли заметно, словно след от стертой ластиком точки, но сколько душ металось в агонии в этом огромном по вместимости и малюськом по сути плавающем островке, сколько судеб зависело от этой катастрофы! И насколько же тягостной но ни кем не слышимой была мольба тех несчастных, которые готовы были хвататься за любую соломинку....
SOS! SOS! SOS!
Сотни кораблей: теплоходов, пароходов, катеров и других суденышек, десятки самолетов и вертолетов принимали этот крик души, просящей помощи: SOS! SOS! SOS!
«Оставить все и полный вперед в эти координаты!»,-звучали команды капитанов в то самом океане, в тот самый момент.
«Срочно меняем курс! Направляемся в район бедствия!» - звучат команды в серебристых птицах, парящих над огромным океаном.
«Кто просит о помощи?!», «Кто они?!», «Друзья или враги?!» - таких вопросов не было и не могло быть. Стоял только один вопрос «Надо выручать!!!»
На всех картах обозначены огромные океаны, но ни на одной карте нет того маленького аула, в котором раздается душераздирающий призыв о помощи. Нет ни того аула, ни еще многих других, в которых тоже наверное стонут от бессилья одинокие сердца.

* * *

Что-то время долго тянется. Как бы то ни было, а на новом месте всегда находится много работы. Как бы мне ни хотелось побыстрее наведаться к истомившейся Талшыбык, но я сдерживал себя от соблазна, ссылаясь на чувство неудобства, чтобы в первые же дни отпрашиваться с работы у начальства.
Кое-как уладив первоочередные неотложные дела, я в один из дней в обеденный перерыв как бы невзначай, стараясь не придавать этому важного значения намеками узнал приблизительный адрес Кайракбаевой у ее же подружек медсестер. Оказывается в соседнем селе Жарунгир на ферме работает ее отец Кайракбай. Вот и все недолго. В отсутствии главврача, я зашел к его заму с просьбой выделить мне машину, мол надо срочно съездить к больной племяннице.
- А что, у них своих врачей нет? - возмущался зам.
- Они живут на отшибе. В предгорьях. Туда и обратно всего двести,- уговаривал я его.
В конце концов он согласился, потому как я обязался заправить машину за свой счет и еще оставить бензину на всю завтрашнюю смену. Ну и естественно с водителем самому договориться.
Прибыл водитель из детской поликлиники, в отличие от меня, он оставался в старых пенатах и продолжал работать все на том же УАЗе, на котором мы частенько с ним выезжали на вызовы. И его детишек я тоже лечил когда-то. И за его дастарханом приходилось частенько трапезничать по поводу, а иногда и просто так, запросто.
В тот же вечер я позвонил хозяйке дома предупредить, что приеду поздно. Ведь они без меня и ужинать-то не сядут и отправился на дальний отгон.
Язык до Киева доведет. С наступлением сумерек мы подъезжали к селу Жарунгир, что у самого подножия величественных гор. Я попросил водителя чуть притормозить и дать мне возможность надеть как следует халат. Потом мы поставили машину на пригорок, чтобы было заметно, что эта машина не откуда-нибудь, а именно из больницы. Я аккуратно умостил на шее свои «наушники» ис саквояжем в одной руке, в больничном халате и шапочке вошел в дом Кайракбая. Для аулчан все новое интересно. Нашу машину уже облепили вездесущие неугомонные пацаны. Кто-то вслух прочитал надпись на боку во все длину УАЗа «Медицинская помощь на дому».
Я нарочно громко, чтобы услышали все, спросил у детворы:
- Кайракбаева Талшыбык здесь живет?
- Да-да,- зашумела ребетня,-вот в этом доме,- тыкали они пальцами на самый ближний к нам похожий на другие дома.
- А кто-нибудь есть из их семьи?- я продолжал спрашивать громко и выразительно стараясь придать важности своему голосу.
- Я!- выбежал вперед мальчик лет тринадцати - четырнадцати.
- Ты ее брат? Как зовут тебя? Кто еще есть дома?- засыпал я его вопросами.
- Все. Папа, мама, бабушка, сестра и братишки... А меня зовут Алмаз...
- Позови отца,-перебил я его.
Из дома уже вышел низенького роста чернявый мужчина лет пятидесяти. Приставив ладонь ко лбу, он всматривался в нас, и дрожащим от волнения голосом сказал:
- Слушаю Вас; проходите, ребята...
- Я врач из области. Получил вызов, оказывается, у Вас больная девочка. Если можно, мне нужно осмотреть ее,- выпалил я.
- Хвала Аллаху!-вскликнул мужчина,-Да неужели! Проходите в дом. А я-то думаю, кто это может быть.
- Давайте так,- я взял его под руку и отвел в сторонку,-Вы пожалуйста, распорядитесь, чтобы больную разместили в отдельной комнате и никто туда не входил, пока я буду ее осматривать.
- Конечно-конечно. Все исполним,- мужичок поторопился в дом, оставив меня у самого входа. Немного погодя вышел Алмаз и пригласил войти.
За порогом меня встретила женщина и приветствовав, указала на одну из дверей: «Сюда».
- Она одна?- шепотом спросил я.
- Да,- коротко ответила она.
На кровати, свернувшись калачиком, лежала чужая Талшыбык. Ее было трудно узнать. Щеки ее осунулись. На болезненном лице остались только ее печальные глаза. А остальное кожа до костей. Жалость резкой болью прошила мое сознание и откуда-то из нутри меня вырвалось дрожащее.
- Талшыбык. Талшы-бык...- я коснулся ее исхудавших плеч.
Она кое-как открыла глаза и воскликнула хватаясь бессильными руками за воздух.
- Господи! Это явь или сон?!
Я взял ее тоненькие холодные пальчики в свои руки стараясь хоть как-то согреть их и впопыхах, захлебываясь от волнения прошептал ей в самое ушко:
- Это я, Галым...
- Вы?.. Вы?..
- Да-да, я. Я получил твое письмо и сразу приехал,- уверял я ее.
- Вправду? Вы приехали ко мне?- она смотрела на меня широкими глазами, в которых разгорался огонек счастья.
- Да...- я уже помогал ей подняться. Она как могла села на своей кровати и не сводила с меня глаз. И я тоже смотрел на нее, удерживая слабое тело за хрупкие плечи. Потом, усадив ее поудобней, присел рядом с ней и, обняв, прижал ее к себе.
- Я специально приехал к Вам. Узнал, что ты приболела и сразу приехал,-старался как можно мягче внушить ей свое присутствие здесь я,- я аккуратно и заботливо приглаживал ее рассыпавшиеся волосы, потом осторожно провел по ее взмокшим от слез щекам.
- Вправду? - не верила она мне и даже самой себе, - Вы меня тоже любите?
- Да, родная. Да. Только ты выздоровей пожалуйста,- я притянул ее к себе и, вдыхая ее запах, поцеловал ее,- знай, милая, что с сегодняшнего дня я люблю тебя. И я никому тебя не отдам. Ну все-все, не надо плакать,- я вытирал набегавшие слезы из ее счастливых глаз.
Она вдруг отстранилась от меня и испуганно сросила:
- А это и вправду Вы? Может, это не вы? Может быть, мне это кажется?
- Успокойся, Талшыбык. Это я, Галым. Я получил твое письмо и приехал. Только ты смотри, не проболтайся родителям обо мне. Я сказал им, что приехал из области специально по вызову, чтобы осмотреть тебя и вылечить. И я обязательно тебя вылечу... Ты же хочешь, чтобы я тебя вылечил? Именно я, а не кто-то другой, так?
Она кивнула мне в ответ. И опять в ее глазах засветился долгожданный огонек надежды. Значит поверила...
- Ты совсем похудела. Ну-ка привстань, - я помог ей подняться и удерживая за талию продолжал по своему лечить ее, - Так дальше не пойдет. Слушай мой приказ. С этого момента ты бросаешь все свои зловредные привычки и как следует кушаешь. Понемногу-понемногу и входишь в форму. Понятно? Набираешь вес и набираешься ума...
- А Вы сейчас опять уедете и я останусь одна?! - она отчаянно обняла меня сама и жадно смотрела прямо в мои глаза, будто умоляла о помощи.
- Да, я уеду, - как можно спокойно ответил я ей, - не могу же я остаться ночевать здесь. Утром мне надо на работу. Но в каждый выходной я буду приезжать к вам. Нет, не к Вам. К тебе, лично к тебе.
- А ты... А ты слушайся меня. Поправляйся. А потом приходи в нашу больницу. На прежнее свое место. Если ты хочешь знать, я тебя и в твоем Акдуане искал. На твоей квартире. Улица Мельничная, 93. Правильно?
- Правильно, - улыбнулась она и положила свою умную головку мне на грудь, - А когда вы туда ходили?
- Помнишь, я забирал девочку той женщины-фотографа? Через три дня после того случая я и ходил искать тебя. Хотел пригласить тебя в кино, а ты пропала.
- Правда?
- Правда.
- Я верю, вы не обманываете меня... А где сейчас эта женщина?
- Да я совсем не касаюсь ее. Никак. Да и не видел я ее уже месяца три, - соврал я ей в пользу ее же здоровья. - И абсолютно не ведаю, где она сейчас... Теперь слушай сюда: это пантокрин: сама знаешь, он добавляет сил. Это витамины, это для поднятия аппетита. А это - я ставил на ее столик все нужные лекарства, - это от бессоницы... Она молча смотрела на мои подарки и благодарно кивала мне. Я решил пошутить с ней и спросил:
- Знаешь, какое лучшее средство от бессоницы?
- Какое? - она все еще растерянно смотрела на меня.
- Считать до трех или до пол-четвертого.
Она улыбнулась и я понял, что к ней возвращается интерес к жизни. Мы стояли, обнябшись, и чувствуя ее теплое и успокоенно-размеренное дыхание я сладостно целовал ее горячие губы. Она нисколько не сопротивлялась, но и не разу не поцеловала меня сама, сохраняя лживую скромность, пресущую кроткой и осторожной девушке. Потом успокоившись от набежавших чувств, я снова заговорил с ней:
- Сейчас твои родители по обычаю пригласят меня за стол. Ты тоже садись с нами, только молчи.
Мы вышли из комнаты. Родители, обрадованные скорым выздоровлением своей дочери, взволнованно сновали туда-сюда, они буквально опешили от свалившеюся на них счастья и готовы были зарезать барана, не то что угощать меня чаем. Я как мог успокаивал их, побещал им, что обязательно буду навещать их до полного выздоровления их немощной дитяти. Ее отец, как это и водится у нас, подробно расспросил все обо мне начиная с родителей и какое у меня семейное положение. Я, отхлебывая из пиалы индииского чая, привирал ему, мол женат, имею дочь и сына. Это затем, чтобы они были спокойны за свое дитя, когда мы будем уединяться с Талшыбык в ее же отчем доме.
- Жена моя, так же как и я врач, родом из-под Ташкента, - продолжал я фантазировать и взглянул на Талшыбык. Она только ухмыльнулась, понимая создавшееся положение.
Пора было возвращаться и я, ссылаясь на то, что надо проверить действие лекарств, попросил больную пройти обратно в комнату для осмотра.
- Да-да, посмотри, айналайын. Убедись как следует, - ее мать закивала мне, соглашаясь на все ради выздоровления своего ребенка.
Уединившись, мы опять обнялись. Я воочию наблюдал, чувствовал и понимал, что мои поцелуи и ласки лучше всяких лекарств действуют на иссохшуюся от чувств скромную девушку. Я нежно обнимал ее и даруя ей самые сладкие поцелуи, обещал и приезжать к ней, и писать самые нежные письма.
- Что это за болезнь, чары? - спросила вдруг она.
- Кто тебе такое сказал? - я удивился.
- Знахарка сказала, что это моя болезнь.
- А-а. Эта болезнь от любви. Ты втюрилась и вляпалась в нехорошую историю. Теперь тебя тяжело будет лечить. Но я постараюсь, - в шутливой форме обьяснял я ей. - Чары - это понятие по вере.
- А как наша медицина называет мою болезнь? - не сдавалась она.
- Депрессивный невроз. Это легко излечимая болячка. Я тебя точно вылечу... Теперь тебе надо думать только о выздоровлении. Тебе надо настраиваться. Ты ведь поможешь мне, правда?
Она нежно обняла меня и робко, неумело поцеловала в знак согласия.
Для врача главное - вылечить больного, исцелить от недуга. А какими методами - это уже второй вопрос. Но, разумеется, в пределах морали и совести. Сейчас, в первую очередь нужно поставить ее на ноги, а там обстоятельства покажут.

* * *

Вечером я рассказал своей квартирной хозяйке Айне о том, что сегодня обедал с Садыком Сариевичем и Какеном, прибывшими в наш район в связи с мероприятиями по борьбе с инфекционными заболеваниями.
- Надо было их сюда пригласить, - любезно ответила мне Айна.
- Они очень торопились. Собираются обьездить всю область.
- Опять приглашали Вас к себе в столицу?
- Да. Настаивали даже на том, чтобы я прибыл к ним не позднее будущего лета. Посоветовали, чтобы я сдал экзамены по иностранному языку и философии одном из наших областных институтов и с документами прибыл туда. Так будет легче поступать в аспирантуру, - подробно обьяснял я ей.
- О! У нас еще есть время. А до этого вам нужно сдать экзамен мне, как мы условились. В противном случае Вам придется остаться здесь и надолго, - Айна, лукаво улыбнулась, вспоминая какую-то свою недосказанную тайну. Я понял, что эта интрига зародилась когда-то давно в ее загадочной женской душе. И тут же вспомнил, что она предупреждала меня о том, что без обогревателя мне придется всю зиму мерзнуть в этой плохо отапливаемой комнате. В один из выходных я привел знатока печного дела и отремонтировал все три печи, находящиеся в этом доме. Галие было интересно наблюдать, как дядя доктор, который по ее детским понятиям всегда должен быть в белом халате чистенький и опрятный, сегодня выносит мусор и подносит раствор и кирпичи измазанной сажи и заразительно хохотала. Потом я выписал на деревообрабатывающем комбинате дрова и каждый вечер распиливал и колол их, а она, маленькая хозяйка помогала мне складывать их в сарайчике. Чуть позже я привез и уголь.
Потом как-то и упросил Айну свозить меня на рынок. Там я заполнил багажник картофелем, морковью, луком. Она недоуменно спросила:
- Столько много? Как мы это все сохраним?
- Предоставьте это дело мне, - успокаивал я ее.
Полов в сарае не было и через пару часов добросовестного труда, погреб был готов. Мы ссыпали туда картофель, а в одном углу аккуратными рядами с прослойкой песка уместилась вся морковь. Луковицы я распихал в старые хозяйкины чулки и развесил под крышей погреба. Вот и все.
- Ну вы даете! - восхищалась Айна, - а я и знать-то не знала про такие хитрости. Мы никогда не делали запасы на зиму. Всегда берем понемногу, только то, что необходимо на пару дней. Так удобнее. Все время свежие и без урона для бюджета...
После этого случая она уже чаще прислушивалась к моему мнению и спрашивала совета.
Я уже для себя решил, что буду возмещать квартплату исполнением всей нужной работы по дому. Она была против моей затеи, даже не разрешала мне приносить продукты. Но потом убедившись, что меня уже не переубедить, сдалась.
А потом я как-то привез известку и краску. Хозяйка белила, а я покрасил полы, окна, двери. Оказывается, в этом доме много еще куда нужно приложить мужские руки. Поменял бывший шифер на крыше сарая. В одной из комнат я сколотил и установил на высоких ножках деревянные клетки для кроликов. Вот забава для Галии и соседских детишек. Только и делают, что подкармливают красноглазых кролят.
- Как же это я запустила и пренебрегала таким прекрасным подсобным хозяйством, - искренно сокрушалась Айна.
- Для желающего человека здесь всегда найдется работа. В гараже например нужно выкопать глубокую яму, а стенки забетонировать. Вон сколько золы и шлаку накопилось. А вот на этом месте можно поставить баньку и подогнать ее и гараж под общую крышу. Поднять ее повыше, а на чердаке сложить сено. Надо следующим же летом заняться этим делом, - рассуждал я.
- А кто же будет все это делать? У вас есть бригада мастеров?
- Я - мастер. А вы будете моими подсобниками. Принеси-подай. Сможете, я думаю.
- А вы умеете это делать? - допытывалась она, словно не доверяла мне.
- Умею. За три сезона в студенческих стройотрядах кое-чему научился. А потом, я же в конце-концов деревенский. Знаю, что такое хозяйство. Свою баньку сами строили, гараж строили. Не сам один, конечно. Нас много: братья, племянники, соседи. Главное начало, а конец будет.
Посмотрите сами, сколько у нас остается отходов со стола? Это же кощунство. Видел бы все мой отец. Знаете, что он сказал бы? Да он убил бы меня за то, что мы выбрасываем хлеб. Давайте-ка так. Заведите курей. Детям занятие, а вам доход в семейный бюджет.
- Я не против. Только я не знаю, как это делается...
- Ничего. Лиха беда - начало. Я, конечно, помогу... А если растянуть сарай еще дальше, глядите и корова поместится с теленочком и для овечек место найдем. Молочко, сметаны, маслице. И Галия с ягнятами повозится. А? Я думаю. это намного полезней для развития ребенка, чем играть с бездушными куклами. А посмотрите сколько у вас деревьев в саду. Вот бы их в тени установить еще и ульи с пчелами. Представьте себе полные бидоны и даже фляги с медом, - подогревал я ее воображение.
- Ну вы скажете. Вы что, все это умеете делать?
- А как же. У отца например огромная пасека. Сто ульев. Сто. И вы думаете, он за всем этим успевает? Нет, конечно. Но у него есть помощники. Дети, внуки, племянники. Вот так. Каждому из нас он поручает по отдельности всю работу. Это, конечно, нелегкое дело. Бывает, что вывозит свою пасеку на клевер, на курай, на хлопчатник. Каждая из этих культур дает свой привес меду. А бывает и такой год, когда не то чтобы прибыль, а и пропадает вся пасека. Оказывается, где-то в Индии дикие пчелы заедали людей и тогда все мировые институты работали, чтобы придумать хоть какое-нибудь противоядие. И вывели клеща. Теперь этот клещ губит пчел. И не только диких, но еще и домашних. А борьбы с клещами не могут придумать...
А вот теперь смотрите. Эти два персика и одна яблоня уже засохли. На сливе завелись черви. Только и пользы от нее, что плоды осыпаются. Вон те две крайних яблони тоже желают быть лучшими. Сорт у них не важный. Выкорчевать бы все это хозяйство, перекопать бы и засадить это место помидорами и огурцами. А перед воротами посадить бы четыре туи и четыре березки, вот красоты была бы. Во дворе высадить виноград, он укроет до крыши все листвой своей. Получится прекрасная тень...
- Помолчите ради бога. У меня все перемешалось в голове. Послушать вас, так мой дом можно переделать в рай. Пойдемте пить кофе. И там обо всем договоримся, - взмолилась она.
- Прошу не обижаться, если я и в самом деле разболтался, - попросил я Айну, усаживаясь за стол. - Не посчитайте меня за трепача, которому только бы языком наболтать. И конечно же я не частный собственник и тем боее не хапуга и рвач. Просто, жизнь полна неожиданностей и поэтому она прекрасна, - оправдывался я.
- Да нет, что вы! Я уже и так вижу насколько вы работящий и жизнерадостный, Видно по вас, какое вы получили воспитание. А мой отец всю свою жизнь просидел в конторе. А в свободное время проводил за книгами. Только он умел, что приносил матери всю свою зарплату. Ему было до лампочки, все ли дома есть. Чего-то не хватает - без разницы...
Разрешите, я спрошу у вас, - наклонила она красивую головку на бок и от этого ее взгляд стал намного приятней.
- Спрашивайте.
- Представьте, что этот дом - ваш личный дом. Что бы еще добавили ко всему?
- Я бы убрал все печи и переделал бы отопление от одной печи во все комнаты. Обогрев равномерный и экономия топлива.
- Хо-ро-шо. А кстати я не умею доить корову. А надо бы научиться. Иначе никак не получается убедить Галию, что молоко дает корова, а не как в ее понятии холодильник, или магазин.
- Странно... А я-то думаю, что все дети должны и обязаны знать и уметь как это делается. Потому что вырос в селе. Бывало, когда мать приболеет, я сам буквально впрягался в домашнюю работу. И крову доил, и масло сбивал, и вместе с Кулантюбинскими девчатами и молодьками носил воду на коромысле...
- Ну, в таком случае, пока вы не исполните все, о чем говорили, никто вас отсюда не отпустит, - сделала она заключение.
- Да я и сам никуда не денусь...
Как-то уже осенью между мной и Айной состоялся вот какой разговор:
- Если бы этим летом вам пришел вызов от Садыка ага, вы бы не успели выполнить весеннее обещание и уехали бы в свою академию.
- Да ну! Еще неизвестно когда я туда поеду. Как бы то ни было, а я бы все равно не уехал бы, пока не исполнил бы данного вам слова.
- Нет-нет, что вы. Это я шучу. По сравнению с тем, что сделано у меня по хозяйству, ваша предстоящая работа никак несравнима. Не стоит прерывать начатого большого дела. Я бы никогда не ставила вам никаких преград на таком великом пути.
«Я люблю вас, Айна. Или я останусь здесь навсегда с вами. Или заберу с собой», - подумал я тогда, но не сказал. Если бы это было днем раньше... А тогда не сказал.
- Да, кстати, мне не выдали гонорар. Оказывается, я взял сегодня с собой вместо своего паспорта ваш, - я достал из нагрудного кармана ее паспорт и положил его на край стола.
Днями раньше в областной газете вышла моя статья «Если у ребенка поднялась температура». В ней я как можно подробно расписал о заблуждениях родителей, которые кутают ребенка, у которого высокая температура. Что наоборот, нужно распеленать больного малыша и только так возможно способствовать понижению температуры. Ведь в замкнутом состоянии тело младенца не отдает жару и оставляет в себе, а в распахнутом состоянии горячее тело напрямую соприкасается с окружающим пространством и насыщаясь воздухом более низкой температуры, нормализует свою температуру намного легче. Кроме этого совета в статье были освещены и многие другие методы и приемы лечения ребенка. Этот мой материал судя по отзывам пришелся по нраву и родителям, и врачам, ну и соответтсвенно моей квартирной хозяйке.
... Айна перевела свой взгляд с паспорта на меня, потом опять на паспорт. И вдруг глаза ее засверкали бешенством. Лицо ее изменило окраску. Из красавицы она тут же превратилась в уродливую злюку. Моя добрая хозяйке встала из-за стола и вышла в соседнюю комнату. Галия в это время возилась с кролями.
«Эх, дурак ты, Галым. Зачем нужно было напоминать о паспорте? Почему бы тебе не положить его на место молчком?! Эх! Ты сам все испортил!» - горячился я за свою оплошность и поплелся за ней.
Айна курила на кухне и беззвучно ревела.
- Что случилось, Айна? - я сделал вид, что недоумеваю.
- Освободите квартиру! Уходите сейчас же!
- Айна...
- Вон отсюда! Забирайте свои вещи и чтобы я вас больше не видела, - она взяла со стола пиалу и с размаху разбила ее вдребезги об пол.
Я понял, что уже ничего не вернуть. Хозяин - барин. Дом-то ее. Моя гордость тоже душила меня. Я задыхался от приступа гнева. Я с остервенением влетел в свою комнату, наспех забросил в портфель, что попалось под руку из одежды, документы рассовал по карманам. Сохраняя хладнокровие, я положил свой паспорт в нагрудной карман. (Из-за него-то весь этот сыр-бор). Ничего другого я в этот раз решил не брать. Оставил на потом - найду жилье, закажу машину... Переночую где-нибудь, а там видно будет...
... Помню, что вчера я вроде бы доставал паспорт из чемодана, а потом... А потом я взял паспорт, лежащий на краю стола, и сломя голову, выбежал из дому. Потом, проводив Садыка Сариевича, зашел на почту.
Загадывал на первый свой гонорар купить Галие в подарок какую-нибудь игрушку. На почте открываю свой паспорт, а оттуда на меня смотрит...
Айтенов Айнабек. Я растерялся, но все же разглядел хозяина документа. Ба! Да это же Айна. Вот это да! В этой рубашке настоящий паренек. В строке «Пол» черной тушью аккуратно выведено «мужской». Так это что же получается? Прав был Кожик? И никакого штампа из ЗАГС-а. Тогда, кем ей доводится Галия? Странно...
Так дальше... «Невоеннообязанный». Я не мог найти ответов на все вопросы, какие только копошились в моей голове. И по дурости решил расспросить обо всем у моей хозяйки самой. Наедине, так сказать. Вот и спросил, называется. Эх, дурак... Да ладно уж...
Вот теперь я спешу в гостиницу, поскрипывая хрустящим на морозе снегу по белоснежному тротуару.
- Вы оказывается местный. А местным мы не преддоставляем общежития, - дежурная администратор перелистывала мой паспорт строго глядела на меня.
- Я проживаю на квартире. Сегодня вернулся из командировки, а хозяева куда-то отбыли. И мне некуда деваться...
- Постойте-постойте. А вы не детский врач? - она перебила меня.
- Да.
- Извините. Я не узнала вас сразу в этой ушанке. Вы же лечили моего сына.
Я никак не смог вспомнить эту мамашу. Но на всякий случай спросил:
- Как он себя чувствует?
- Спасибо, жив-здоров. С тех пор не болеет... Вам на одну ночь?
- Если можно, на двое суток...
- Хорошо. Одноместный люкс вас устроит?
Я на радостях закрыл за собой дверь представленного номера и безо всякого интереса наспех расправив постель, шелкнув выключателем, быстренько завалился спать. В темной комнате я увидел перед собой образ красивой Айны. Ох, как я к ней оказывается привык за этот короткий срок. Вроде бы прошло совсем мало времени... как мне хочется погладить эти густые черные волосы, как хочется вглядываться в ее, словно бусинки, черные и чистые глаза, как мне хочется целовать эти трепетные, словно лепесток на ветру нежные губы. Сколько раз я с неведомой ранее заботой баловал и ласкал маленькую умницу Галию. А к ее матери я так и не осмеливался приблизиться... Эх!
В один миг рассеялись мои иллюзии. Все кончилось разом. Неужели и вправду так и есть, как об этом трепался Кожик. Да... Скорее всего так. Не бывает дыма без огня. Значит, шоферня из автобазы что-то да знают... И не зря они называют ее не Айна, а Айнабек.
Как же я оплошал, а? Ведь можно же было положить паспорт если не на место, то куда-нибудь в другое место и помалкивать до тех пор, пока она сама не призналась бы мне, как доктору, поведав о своем недуге... Простофиля я, простофиля.
А еще, врач. Ведь проходили же об этом. Гермофродиты.
Они делятся на два типа. Первые - подражая мальчикам стараются одеваться по мальчишьи. Вторые - плюс ко всему этому играют в мальчишечьи игры, с мальчиковыми повадками, впитывают в себя мальчишеские нравы.
В начале своего развития это не страшно. А вот в будущем... Не все конечно, но в большинство своем они не получают развития своих женских начал и поэтому зачастую у них бывают выкидыши. Теперь только вспомнил эти высказывания одного профессора из курса гинекологии.
«Надо было все-таки вслушаться как следует в болтовню Кожика и вовремя сделать для себя выводы. А теперь уже поздно... Мало тебе... Теперь убедился?» - я казнил себя за свою несообразительность.
Надо сматываться отсюда. Рукам всегда найдется какая-нибудь работа. Что меня здесь держит? Ни кола, ни двора. Ни жены, ни детей. Надо срочно уезжать.
Мне приснилась Талшыбык. Она размазывала по щекам сладкие слезы и упрекала меня в том, что я до сих пор еще «с этой коварной бабой» и значит, обманываю ее. А я неумело успокаиваю ее , а она не успокаивается...
С утра пораньше я примчался на работу и наскоро, позавтракав с дежурившим персоналом, принялся за работу. Я все время ожидал какого-то подвоха. Мне казалось, что вот прямо сейчас сюда заявится Айна и начнет позорить меня на глазах у всего коллектива и пациентов, мол позарившись на дом и машину, женился... О, ужас! А завидующие глаза сверлят меня, а злые языки щинят изо всех щелей! Ну что, обломилось?
Поближе к обеду, я зашел к главврачу и подал ему на подпись завление об уходе.
- Тебе что так не терпится? С бухты-барахты! Куда ты среди зимы?!
- В Алма-Ату.
- Слушай, ты здесь, между прочим, по распределнию. И без отработки ни ты не имеешь права уходить, не я тебя увольнять. Знаешь об этом?
- Знаю.
- Я слышал от Какена, что ты в хороших отношениях со вчерашним нашим гостем. Давай решим так. Твое заявление полежит у меня. А ты подожди до весны. Будет немного теплее, а с теплыми днями и больных поубавится.
Я вернулся в отделение. А меня уже заискались сотрудники. Оказывается на телефоне ожидают работники военкомата.
- Вас беспокоит майор Валиахметов. Сейчас же явитесь ко мне в третий отдел.
Майор поздравил меня с присвоением очередного звания лейтенант медицинской службы и что с сегодняшнего дня я не младший лейтенант запаса, а уже состою на действительной воинской службе. А завтра вечером я должен отбыть к месту прохождения дальнейшей службы. Только, конечно, до этого надо предъявить вот это воинское требование в кассу железнодорожного вокзала, получить билет и вперед.
- «Желаю удачи!» - заключил он свой приказ и крепко пожал мою руку.
Я буквально на бегу рассчитался на работе, снялся с учета и на такси прибыл на квартиру. Открыв своим ключом, я взял кое-что из вещей и запер дом, оставил ключи у соседей. Мой ноги буквально не хотели нести меня в фотоателье, но в садик я не мог не заехать.
- Вы за мной приехали? - Галия уже успела соскучиться по мне.
- Нет. Я заскочил к тебе попрощаться Уезжаю в Армию. Это далеко-далеко, - я притянул ее к себе и поцеловал.
- Вы с Армии поздно приедете? А куклу мне привезете?
- Вот тебе кукла, - я достал из портфеля купленный за полученный сегодня же гонорар обещанный подарок, - Прощай, Галия!
Вечером того же дня в Кулантюбе состоялась церемония моих проводов в Армию. На следующий день в назначенное время я уже стоял у кассы на железнодорожном вокзале и с горестью сожалел о том, что не удалось попрощаться с Талшыбык.

* * *

Всю ночь дул сильный ветер. Там за окном бушевал настоящий ураган, завывая диким зверем. Он все напирал, словно рыча, собираясь унести крышу, рвал и метал все вокруг. Древний лес гудел и шумел всем своим существом, сопротивляясь стихии... А с утра вьюга запорошила все вокруг белым слепящим глаза снегом. Буквально рядом было не разглядеть ни зги.
В лазарет явился посыльный из штаба и передал, что меня вызывает командир. Перед подполковником сидел пухленький с иголочки опрятный прапорщик с эмблемами медика на петлицах.
«Он что, с неба свалился в такую ненастную погоду», - подумал я тогда.
- Вы единственный медик у нас, доктор. Мы находимся от ближайшего населенного пункта с больницей и поликлиникой на расстоянии ста сорока километров. Это по нашим лесным дорогам для любой машины однодневный путь. И то, если все будет нормально. Ваши санитары-инструкторы обязаны знать, где вы находитесь в данное время. Потому что вы можете понадобиться в любую минуту...
- Товарищ полковник, а куда я могу отлучиться из расположения нашего гарнизона, - перебил я его.
- Нет, доктор. Вы не зарекайтесь. Все мы люди, все мы человеки. И у всех нас могут появиться какие-то важные дела, потому что не может человек быть прикован к одному месту долго. Потом красотой этой природы не насытится взор простого грешного. Рыбалка, грибы, охота.
Был у нас фельдшер из воинов срочной службы, уже ушел в запас. Есть еще один, но он от нас в сорока километрах в соседней четвертой роте. Вы его уже навещали с Артамоновым. Мы ожидали еще одного фельдшера.
В первые дни моего прибытия в гарнизон, командир сам высказал инициативу обращаться ко мне не как иначе, как доктор. И это его обращение приплюсовывало очков в мою пользу перед молоденьким прапорщиком-медиком.
- Вот и прибыл ваш помощник, доктор, - продолжал командир. - Хорошенько обучите его. Да так, чтобы в ваше отсутствие мы не чувствовали себя сиротами.
Оказывается, этот прапорщик прибыл еще вчера и переночевал в маленькой, состоящей из двух комнат гостинице нашего гарнизона. Сегодня он уже веселился в отведенной ему квартире и все время безвылазно пробыл в лазарете.
- Сегодня на работу не выходи, осваивайся, - распорядился я.
- А что мне делать одному на одной кровати с одним чемоданом? - не согласился он со мной. Вечером он зашел ко мне и мы побеседовали с ним о том, о сем. Потом он ушел к себе. Я предлагал ему оставаться, указывая на свободный диван. Немного погодя, он вернулся.
- Не сидится одному в пустой квартире, товарищ лейтенант. На улице невозможно от такой пурги. Затопил печь, пусть понемногу обогревается. Если не возражаете, я побуду еще у вас. Остаться у меня до самого утра не получится. Надо привыкнуть.
- Привыкнем еще, - я кивнул ему, приглашая к разговору.
Он, усевшись поближе к печи, потер ладони с морозу и начал знакомить себя ближе.
- Я один у родителей. И поэтому рос одиноко в одинокой квартире. Отец тоже фельдшер. Ветеран Великой Отечественной. Мать работает на маслозаводе. Они оба на работе, а я один. Оставлен сам себе, так сказать. Но тако-ой скуки я еще не чувствовал. Конечно, там город. Вокруг шум-гам, движется и гудит траспорт, снуют прохожие. Да и в квартире не пусто: телевизор, магнитофон... Друзья забегут или же я к кому...
Медленно затухая, погасли лампочки. Это дизелист добросовестно отработал смену и над гарнизоном опустилась добросовестная ночь. Я зажег восковую свечку и щелкнул выключателем транзистора.
- Здорово! Это же настоящая романтика, товарищ лейтенант. Эх-х, как это приятно в таком полумраке на фоне музыки уединиться с девушкой. А еще, - кто-нибудь читает стихи...
- Ну ты загнул, парень.
- В такой обстановке стихи звучат намного проникновеннее. Да-а. Поэт, конечно, найдется. А где же взять девушек?
- А ты пишешь стихи?
- Да нет. Куда мне до поэзии. Просто открыть бы сборник стихов. Поэты всегда под рукой. Был у меня друг, писал стихи. В компаниях с девчатами он почитывал стихи, чаще свои. Но и чужие иногда выдавал за свои. И еще был один друг-художник. Бедняжка всегда мечтал о бороде. Постоянно брил себя - надо, не надо. И у него была привычка рисовать в компаниях портреты женщин. Экспромтом. Нарисует портрет чьей-нибудь жены и тут же призентует. Однажды получил по мозгам от мужа-ревнивца и было за что. Вручая портрет, он шепотом назначил ей свиданье. А муж был на чеку. Вот и заработал... Пойду я, товарищ лейтенант. Извините. Спокойной вам ночи и приятных снов. Я предложил ему свечку и карманный фонарик. Он вернул мне фонарик обратно и ушел в буранную стужу.
Вот в такую ненастную погоду прибыл ко мне мой помощник Крючков. Несмотря на разницу в возрасте, нас сближало то, что мы были коллегами и одинаковое семейное положение. Само собой получалось, что и свободное время мы проводили вместе. Так, понемногу изо дня в день наши отношения переросли в дружбу. Ну и как водится среди мужчин, даже и не одиноких, разговор зачастую заходил о женщинах. Тут Крючкова было не удержать. Славный малый. Он буквально заводился от одной только мысли. И как послушный собеседник внимательно прослеживал главную мысль рассказа.
- Вы, товарищ лейтенант, вчера так и не закончили. И так, эта женщина выставила вас из дома. А вы, мне кажется, до сих пор не можете унять своих чувств к ней. Или вы уже не любите ее?
- Какая там любовь? Я уже давно возненавидел ее. Но не могу выбросить из головы.
- Ого! Если до сих пор она еще в вашей памяти, это что-то да значит. Да-а... А вы знаете, я тоже как и вы встречал в своей жизни одну женщину, только она - мужчина...
- Да брось ты, как это?!
- Да-да, товарищ лейтенант. Мужик с повадками бабы.
- Да ты что?
- Правда-правда. Учился в нашей школе в параллельном классе. Закончил курсы парикмахеров и работал в дамском салоне. Он как-то незаметно быстро отрастил ногти и покрыл их лаком, потом уже повыщипывал брови и преобразил свое личико. Я частенько замечал его в компании женщин. Его было, уже не узнать. Он отрастил волосы и аккуратоно укладывал до самых лопаток. Ходил в женских в обтяжку брюках. Губы всегда выкрашивал в цвет спелой вишни. Даже ресницы наклеивал. И подводил тени на глаза. Груди приподнял, ну точно как это делают женщины. Я даже как-то заметил ему:
- Я вижу, тебе нравится дамское общество. Будь осторожен, попадешь кому-нибудь на крючок.
- А я доволен. Мне так хорошо, - ответил он мне преспокойненько. - Если захочешь и ты, пиши заявление и тебя тоже примем.
Я грешным делом подумал, что это он специально делает, чтобы поиздеваться над парнями. Ошибался, оказывается. В нашем маленьком городке мы частенько встречались.. И всегда я видел его в дамской компании. А потом привык к такому зрелищу и принимал это как должное. А вспомнил, что он по своей сути мужчина только когда нас вместе призвали в Армию. Нас всех постригли наголо. Ну парень, как парень.
А вернувшись на дембель, он опять взялся за старое и опять превратился в девушку или может быть в женщину. Кто как увидит.
Буквально недавно перед самым отъездом сюда, я встретился с ним. Он сам искал меня. Как-то без предисловий, ни здрастье, ни до свидания:
- Познакомь меня со знающим военным врачом.
- Что, замуж собрался, - зацепил я его.
- Перестань, пожалуйста. Просто получилось так, что мне нужна твоя помощь, - выпечивал он губки, и водил глазками из стороны в сторону, подражая женщинам. - Мне сейчас не здоровится. А в нашей поликлинике меня все знают...
- Ну и что?
- От меня ушла жена. Я недавно только женился. Какое это несчастье, - опять он «тянул кота за хвост», - надо бы показаться опытному врачу...
- Скажите, товарищ лейтенант, если все время надевать женские наряды может случиться импотенция?
- Есть такая птица - археоптерикс. Так вот эта особь из пресмыкающихся превратилась в летающую исключетельно благодаря своему стремлению взлететь. Изо дня в день, из года в год, из поколения в поколение эта птица прошла путь от ползучей гадины до поднебесной красавицы. Этот случай в природе воочию доказывает, что можно добиться своей цели, если настойчиво без устали и лени заставлять себя работать в заданном курсе. Свидетельством тому современная наука - аутотренинг.
- Знаю-знаю. Я даже занимался аутотренингом...
- И как?
- По науке. Как указано в пособиях. Внушал сам себе, например: «Моя правая рука тяжелеет и тяжелеет», и после нескольких повторов такого внушения я уже сам ощущал, будто она наливается тяжелыым-тяжелым свинцом. Потом говорил себе, что моя рука теплая, теплая. Потом горячая. И через некоторое время я ощущал настоящий жар в руке. Так и тренировал свой мозг и тело. Даже сейчас, если чувствую боль, я могу вылечить себя аутотренингом.
- А чьей методикой ты пользовался?
- Линдемана.
- Ого! Он, Линдеман, руководствуясь этой методикой переплыл на лодке в одиночку Атлантический океан два раза.

* * *

Угасающая печь завывает что-то свое. Муська гремит под столом своей посудой - трапезничает. В тон этому шуму, подпрыгивая крышкой и выпуская пар из всех щелей, закипел чайник. Рядом на плите шкворчет яичница. С самого обеда до этого момента я не показывался дома. Как это приятно вытянуть ноги на своей постели. До того спешил в свои пенаты, что даже и не пошел проверять качество приготовленного ужина, а поручил это Крючкову. Зашел на собрание. Прибывший полковник пожурил даже нашего командира. А мне тоже досталось от прибывшего вместе с командой проверяющих капитана мед.службы.
«... Врачебное дело знает хорошо. Аптека и лазарет в надлежащем порядке. Но обязанности военного врача не ограничивается только этим. У лейтенанта Кунтуова нет надлежащей жилки офицера, военного врача, - он сделал выразительное ударение на слове «Военный» и продолжал, - не умеет строго спросить, потребовать, приказать. К примеру, в солдатской столовой на специальных досках по разделке мяса и рыбы уже две недели, как имеются трещины. Совсем недобросовестно вычищаются остатки мяса и рыбы. Это и есть пища для паразитов и микробов, которые могут привести к инфекционным заражениям в больших масштабах. Лейтенант Кунтуов неск