Юрий Кунгурцев

Летом 1962 года в Чимкент, южную столицу Казахстана, приехала группа выпускников факультета журналистики свердловского УрГУ. Сейчас не важно – по комсомольским путевкам, в поисках романтики или по тайному зову Азии и собственного сердца. Приехала и, конечно, укоренилась только частично. Среди тех, кого не устрашили шильде, изнуряющий летний зной с песочным ветром, и техасские нравы Юга, был и Юрий Васильевич Кунгурцев. Человек кержацки* спокойный и настырный в достижении полюбившейся цели.

Он начинал как журналист, который не просто проверял, а исследовал факты, их человеческую и социальную подоплеку. Порой это были факты, которым пришлось долго отслеживаться в памяти корреспондента, пока время наконец-то востребовало их. Например, судьбы сырдарьинских казахов в жуткие 30-е годы коллективизации или казахстанская ссылка А.И.Солженицына.

Влюбленными и чистыми глазами – сквозь зной и всесоюзный застой – смотрел молодой журналист на природу и историю чимкентского края, беспокойного перекрёстка караванных и военных дорог, на людей, которые рядом с ним, без лишних высоких слов называли Чимкент своей второй родиной – писатель Федор Чирва, поэты Олег Постников, Виктор Грозный, Валерий Христофоров, Леонтий Овечкин...

В результате такого взаимодействия бытия и сознания, по требованиям того времени освященного вступлением в партию, прежде чем за Кунгурцевым упрочилась репутация высокопрофессионального журналиста, он уже, к будущему приятному удивлению друзей и читателей, прокладывал себе дорогу прозаика – с чертами лирика, натуралиста, историка. Откройте его книгу «По высокой траве – берега» (Алма-Ата, «Жазушы», 1992), и перед вами предстанет портрет времени и портрет автора, художника, которые, подобно зеркалам, взаимно дополняют и проверяют правду личности и правду ее гражданской судьбы (повести «Плотина», «Командировка»).

Конечно, согласовывать творческое сознание и темперамент с грозной партийной дисциплиной было всегда не просто, особенно в пору высшего взлета его журналистской карьеры. Не вдаваясь в подробности, скажем фигурально – «не вынесла душа поэта...» он без вздохов расстался с должностью главного редактора областной газеты «Южный Казахстан», а заодно и с белой служебной «Волгой», которую, кстати говоря, неукоснительно подавал он к приходу из Алма-Аты скорого поезда «Отырар», т.е. к нашему приезду, его беспартийных друзей и коллег.

Известно, что судьба играет не только человеком, но и партией. «Южный Казахстан» теперь из оплота местных организаций КПСС превратился в областную общественную газету, а нам Васильич позволил успешно трудится в ее дружном коллективе. Номенклатурно-партийное прошлое, по-моему, не оставило никаких следов в этом человеке, и прежде всего потому, что вместе с привычкой к труду он обладает маразмоустойчивым сибирским характером, а первой его родиной является сибирское село Пороги, где-то под Курганом. Это заметно в его ностальгически светлой повести «Летом в Порогах», любви к Есенину и вольной широте души.

Словом, как нельзя представить Ю.Кунгурцева вне журналистики и литературы, так нельзя представить его прозы вне сибирско-казахстанских корней, вне того переводческого литературного братства, на основе которого он достойно представил на русском языке прозу Дукенбая Досжана, Еркинбека Турысова, Хамзы Калмурзаева, Мархабата Байгута, Караулбека Казиева, Жумабека Едильбаева, Зеилбека Умирбекова, Бибигуль Имангазиной, поэзию Омарбая Малкарова, Абдикарима Ахметова, Турсынай Оразбаевой...

И если ему только в 1993 году выдавали наконец-то давно заслуженный синий билет члена Союза писателей Казахстана (в дополнение к профбилету Союза журналистов), то это говорит прежде всего о том, что независимо от цвета самых разных билетов творческая судьба нашего Васильича состоялась давно и бесповоротно, об этом говорят не билеты, а его книги, собственный здоровый цвет лица его прозы.

_____

Я писал предисловие («благословение») к этой книге по просьбе друга, и никогда не думал, тем более в том нелегком 98-м году, что буду писать предисловие и к этой книге «Над старым городом – луна», выходящей посмертно. Выполняя просьбу его безутешной жены Изольды Николаевны.

«Когда человек умирает, изменяются его портреты» (А.Ахматова). Когда посмертно выходит его книга, она читается уже иначе. Не потому, что мы живем слишком тесно – «лицом к лицу». А потому, что отмеренное судьбой время завершает и по-новому освещает и освещает его дела и мысли. И в дальнейшем «портрет», или образ ушедшего все более освобождается от «сора» повседневности. Это правильно сказано: «Уж, видно, время дорисует недорисованный портрет».

Читаю и удивляюсь. Мой друг, оказывается, писал стихи со школьной юности и до конца жизни. И, надо полагать, обнародовал их, читал только в узком кругу. Прежде всего в Чимкентском. Видимо, считая эти стихи «домашними», неким отходом эпического производства. Так показалось не только мне, когда вышел «Прямой свет» и стихотворчество, то, что Пастернак называл «жить стихом», открылось нам, его друзьям-литераторам, во всей своей душевной непосредственности. Как некая святая «ересь».

Ведь Ю.Кунгурцев с начала 80-х годов, с первой своей книги «Колодец Жексена», только упрочивал авторитет незаурядного лирического прозаика Казахстана. Отчасти в духе В.Солоухина, или таких «деревенщиков» как В.Распутин, В.Белов, размывавших границы между прозой возвышенно-художественной и документально-очерковой. Корни то у всех были земные-земляные, деревенские, а у некоторых, тем более, сибирские. От Матёры до Порогов рукой подать, не то, что от Порогов до Чимкента.

Но уважающие себя писатели обычно выбирают дальний путь, не ближний свет. Как это делали «шестидесятники» – романтики долгожданного нашего обновления, «социализма с человеческим лицом». Ю.Кунгурцев из этой когорты, потому и начинал как поэтический «юнга» с той самой Бригантины П.Когана, уходившей в будущее под «алыми парусами» в Зурбаган и Лисе, по гриновским маршрутам, причем только вперед, и чем дольше, тем лучше:

Подари мне, кондуктор, билет

Не простой, а билет в бесконечность,

Чтобы ехал я тысячи лет,

Ехал целую вечность...

Бесконечность обернулась знойным Чимкентом, журналистской оперативной работой в кругу одаренных и удалых романтиков пера и жизни. Их имена – жанровая примета почти каждого стихотворения Кунгурцева. То шутливо, то с горячей признательностью и восхищением вводит он их в тесный дружеский круг своей лирики. В результате ее исповедальность становится конкретно-адресной, а само лирическое «я» уходит на второй план / «На груди Кунгурцева Расцвела настур» /. Назову только некоторые имена, которые часто и охотно повторяются. Знаю я не всех, но чимкентцам эти имена скажут больше – Л.Богданов, О.Рулевская, Р.Акбергенова, А.Песин, С.Кривцов, В.Грозный, А.Кузнецов, О.Сабирова, В.Христофоров, З.Савина, Гр.Колобов, Н.Казорина, братья, жена и дочь. Не сомневаюсь, что не только к Олегу Постникову, но и ко многим из этих людей относятся вот эти сокровенные строки:

Судьба, она, конечно, дура,

Но все-таки она права,

Что нас свела литература,

А не слова, слова, слова...

Не хочу сейчас преувеличивать авторской скромности и требовательности к себе, которые, может быть, долгое время закрывали стихам Ю.Кунгурцева путь к широкому читателю. В его окружении, причем очень близком, были такие талантливые профессиональные поэты, как О.Постников, В.Христофоров, В.Грозный, Л.Овечкин. Они активно публиковались, выступали на литературных вечерах. Может быть они своим авторитетом «тормозили» Василича? Он решился показать свои стихи всем уже «под занавес», словно предчувствуя свой уход, хотя до него оставалось еще пять лет.

Это был, по моему, жест оправдания, а еще любви к тому литературному и человеческому братству, которое подарил ему прежде всего Чимкент. Сознание того, что «не в одиночку мы движемся к цели, а вместе с любимыми» (П.Элюар). В основе этого братства – что скрывать? – лежало нераздельное и маргинально вызывающее триединство – любовь, вино и творчество. Зафиксированное по горячим следам или с возрастом уже ностальгическое, оно овеяно у Кунгурцева романтикой разгульно дерзкой молодости. Если хотите, это была отдушина в сфере брежневского официоза и чопорной показухи. В стихотворении «Первомайский призыв», вразрез с идеологически-клишированным заголовком, воспевались совсем иные порывы души и тайные желания:

Напиться хочу, как пивалось в старь,

Без всяких предвзятостей, толик,

Как будто я снова поэт и бунтарь,

И даже лихой алкоголик...

Конечно, это было не для печати – для своих ушей и душ, зато и правды больше. Но Ю.Кунгурцев в своих «домашних», даже шутливых и мадригальных стихах настойчиво развивал этот мотив внутреннего нонконформизма и может быть, в большей степени, чем печатавшиеся его друзья-поэты.

Тема алкогольного братства, похмельной взаимовыручки, гусарского удальства и донжуанства у него всегда звучала как тема весёлой естественной свободы, а уже в постсоветское время становится, собственно, антисоветской сатирой в духе народных частушек:

Бывало, партия зовет,

А я не откликаюсь.

Потом, обратно, целый год

Я в коллективе каюсь...

Свободой, небом и судьбой...

Ах, Васильич!

Ты пришел к нам и ушел – весной, в пору воскресения.

Признательно и с до сих пор саднящей горечью непоправимости случившегося рассматриваем мы тебя сквозь строки твоих «хроник», внимаем голосу твоей бессмертной поэтической души. И, может, каемся, что мало тебя знали… и ценили. А по сему да будет благословенна и эта твоя книга – первая без тебя!

Однажды Юрий Васильевич Кунгурцев с удивлением обнаружил, что в открытом календаре (а выпустило его московское издательство) опубликовано в сокращении его весенняя зарисовка. «Вот и попал ты, старик, в классики», – шутили мы, листая странички календаря с фамилиями Толстого, Пришвина, Маяковского, Есенина, Рублева. Шутки-шутками, а тогда выбирали редакторы в календари образцы русской словесности. Так что это было своеобразным признанием светлого таланта нашего коллеги.

Говорят, родившиеся в апреле, чаще всего удостаиваются поцелуя Бога. Паренька из далеких Порогов в Зауралье он наверняка поцеловал трижды. Потому что Ю.Кунгурцев состоялся и как неординарный журналист, и как интересный писатель, переводчик, и как лирический поэт – «последний романтик русскоязычного литературного сообщества Шымкента».

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Но на встрече в облмузее в честь 75-летия Ю.Кунгурцева, не единожды прозвучало, что доживи он до этой даты, то успел бы написать еще немало интересных книг. Ведь за плечами его был большой жизненный опыт. Пером он владел мастерски. А главное – не растерял самого главного – видеть в человеке человека. И неважно, был ли он чабан Жексен или художник Пономаренко. Определяющей для автора была не профессия, а служение Родине.

Юрий Васильевич Кунгурцев и сам служил Казахстану, обретенной им второй родине, преданно и честно. Сотни журналистских материалов, несколько книг прозы и стихов, переводы романов и повестей ныне знаковых казахских писателей Дукенбая Досжана, Еркинбека Турысова, Мархабата Байгута – это его вклад в цивилизацию, по словам директора облмузея, д.ф.н., профессора К.Бейсенова. Он даже дал задание найти этимологию фамилии Кунгурцев, в которой явно чувствуются тюркские корни.

Можно ли объяснить только случайность, что в 1962 году он добровольно вызвался поехать в Казахстан и остался навсегда, обретя здесь и вторую родину, и большую любовь? И, пожалуй, именно жизнь с примадонной театра оперетты И.Беловой, дружба с музыкантами Гевич прибавила музыкальности его лирики.

Знакомство с творческой кухней и просто жизнью писателя – для читателей всегда интересно. Поэтому публика, затаив дыхание, слушала воспоминания жены Кунгурцева, его друзей, коллег по работе в «ЮК», наслаждались стихами и песнями, написанными на стихи Ю.Кунгурцева. Чтобы избавиться от повтора, можно было бы написать «тексты». Но их пишут современные авторы. Назвать текстами строки «Над старым городом луна – как византийская монета», или «Опять звучат одуванчики – апреля благая весть», рука не поднимается. Каждое его слово сродни золоту византийской монеты.

Исполняли стихи и песни не только представители старшего поколения, но и воспитанники школ №9 им.Жолдасбекова и интеллектуальной «Байтерек». «Если у издавшего книгу есть хотя бы один читатель, его можно назвать писателем», – говорил на встрече зам. главного редактора областной газеты «Южный Казахстан» К.Исмаилов. У Кунгурцева их тысячи. Любящих, помнящих и восхищающихся.

Так сказал о своем друге, собрате по перу Юрие Кунгурцеве литературный критик Виктор Бадиков. Весна – любимое время Юрия Васильевича, поэта, писателя, переводчика, журналиста. Его уже нет с нами. Но 16 апреля, в его день рождения, в областном краеведческом музее собрались родные, друзья, коллеги, поклонники таланта. К этой дате была приурочена презентация последней книги Ю.Кунгурцева «Над старым городом – луна», вышедшей посмертно. Она состоит из стихов разных лет, малоизвестных поклонникам шымкентского поэта и прозаика. Здесь немало посвящений друзьям, подругам, любимым жене Изольде Николаевне и дочери Аленушке. Стихи, можно сказать, слишком домашние, возможно, даже не рассчитанные на широкого читателя. Но тем они и дороги нам. К примеру:

Напиться хочу, как пивалось в старь,

Без всяких предвзятостей, Толик,

Как будто я снова поэт и бунтарь

И даже лихой алкоголик...

О бунтарской натуре художника слова и в то же время тонкой лиричной душе вспоминали присутствующие – ведущая встречи Нина Казорина, наш земляк писатель Еркын Турысов, главный редактор областной газеты «Южный Казахстан» Юрий Кирюхин, патриарх южноказахстанской живописи Мажит Бараисов и многие другие.

Трогательно прозвучали строки Кунгурцева о Казыгурте, положенные на музыку, в исполнении хора мальчиков под руководством Изольды Николаевны Беловой, жены поэта. А вот старшеклассник из школы поселка Мартобе старательно выводит строчки из стихотворения «Шаульдер»:

«Ах, почему не натяну я повод

И не останусь здесь,

Где молодость гудит?».

Юрию Васильевичу это удалось. Удалось остаться там, где вечная молодость, вечная весна, вечная жизнь. Благодаря его удивительному, поэтическому характеру.

В мероприятии принял участие заведующий отделом внутренней политики облакимата Бахадыр Нарымбетов.

Юрий Васильевич Кунгурцев был человеком отзывчивым на чужие радости. Поздравить с успехом ли, с удачей всегда было ему большим удовольствием и искренней потребностью его емкой, тонкой души. Потому на презентацию поэтической книжки в стане коллег пришел бы обязательно. И непременно – с добрым, шутливым посвящением в стихах.

Выход в печать его предыдущего сборника «Прямой свет» отмечался шумно и многолюдно во главе с автором. Публикация нового – «Над старым городом – луна», увы, посмертно. Но соберутся те, в чьих сердцах Юрием Васильевичем навсегда ангажировано место: коллеги по работе, собратья по перу, казахские прозаики и поэты, творчество которых стало доступно русскоязычному читателю благодаря переводам Кунгурцева.

Сегодня в областном краеведческом музее силами газеты «Южный Казахстан», облуправления культуры, областного славянского культурного центра пройдет ностальгически теплая встреча, посвященная презентации сборника стихов и очередной годовщине со дня рождения человека, внесшего огромный вклад в развитие литературы Южного Казахстана – Юрия Васильевича Кунгурцева.

В новой книжке есть стихотворение «Именинный тост», которое Юрий Васильевич посвятил закадычному другу Леониду Богданову, с такими строчками:

«Богданов-друг! Сегодня день конечно твой.

Но праздник наш. Пусть так и прозывается».

Вот и пришло время обратить сказанное в адрес самого автора.

Но гораздо больше их хранится в личных собраниях южанковцев. Не ошибусь, если предположу, что у каждого есть своя «заначка»: не на виду, но если покопаться по шкафам.

Юрий Васильевич и сам, понятное дело, любил получать адресованный ему «стишок» (так называл). И тоже, видимо, хранил. Может, где-то в его личном архиве желтеет от времени и мой казенный листок с пародией. Тогда, на очередном, с еще оптимистичной цифрой юбилее, он смешно смеялся, когда прочитала ее. Забрал, перегнул вчетверо и положил в карман пиджака. Было это в областном музее, чутким на подобные мероприятия.

Наступившая круглая дата оживила память о том дне. И захотелось поделиться той давней радостью нашего дорого Юрия Васильевича.

ПАРОДИЯ

«Южанку» мучила безделица.

Как вдруг, о счастье! – снег пошел!

И всех газетчиков метелицей азарт катанья бабу смёл.

Привыкши мысль в уме обкатывать, сначала думали: легко скатаем бабу необъятную на всех наличных мужиков.

А снег не лепится, артачится, но терпеливым с бабой будь!

И вот у бабы обозначилась седьмых размеров снежна грудь.

Ваяли радостно ваятели упругих белых два мяча и в этом месте невалятельный, упрямый снег не подкачал.

Но все ж случилася нелепица – иль то природы благодать – башка у бабы никак не лепится.

И нечего ее катать!